Eidolon, глава 11 (в которой Лаувейя проявил себя настоящей стервой)

[Wild Kulbabka]

Зато теперь я с чистой совестью могу повесить на перевод плашечку "Один/Лафей"

Название: Eidolon (Призрак)
Автор: Llanval (llanval.livejournal.com)
Переводчик: Wild Kulbabka
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Лаувейя, Мимир, Один, Тор, Фригга (+ камео Хеймдалля)
Краткое содержание: - Так и есть, я не лгал тебе. Неправедно разрушать один мир ради другого. Но будучи Королем… - на миг он почувствовал заползшую в пещеру ребер слабость, что сковывала язык и сгибала шею. – Будучи Королем, порой ты должен выбирать из двух зол. И выбрать меньшее.

Глава 11: Нить

Долгие восходы третьего солнца Асгарда не ступал Один на Биврёст. Он не обращал свой взор к закрученным молочным ветвям Иггдрасилля дни столь многие, что им овладела ярость при мысли о том, что отвратил он свой лик от вселенной и существ её населяющих.
Йотунхейм был как всегда темен: пустая скорлупа, безмолвная скала; гигантский волнистый покров тьмы укрыл все то, что некогда было слишком привычно для глаз Одина. Не думал он, что какая-либо сила во вселенной способна скрыть от него эти клыки, более того – скрыть их от Хеймдалля. Один знал, как далеко простирается его собственный взгляд, и он слаб в сравнении со взглядом Сына Девяти Матерей.
Один видел, как эта трещина в бескрайнем взоре Всевидящего жалит его гордость, прочно приковывает его далеко раскинувшийся взгляд к тени и холоду, и молчанию. Это не та привилегия, которой стал бы завидовать Один, ведь для него достаточной болью и платой были девять дней на ясене, а не вечность, скованная неотличимыми друг от друга выбором и долгом, заполненная лишь наблюдением поверх всех стен за тем, по какой из Дорог придет конец всему сущему.
Ни очага, ни дома, ни жены. Ни возлюбленной. Ни сынов, ни дочерей.
Только Космос, Время и Понимание, безжалостное Понимание.
И все же он хорошо затвердил урок: всегда вселенная просит плоть или сердце, или дух взамен своих даров. Всегда. Всеотец не исключение из этого нерушимого правила. Так же как и Хеймдалль.
- Скажи, сын мой, что видишь ты? – спросил Один, зная, что лучше ему смолчать и не заговаривать с сыном. Он знал ответ Тора, Тильквама яркой серебристой рыбой скакал на самом краю его ограниченного зрения.
- Я вижу ветви Иггдрасилля, поддерживающие Девять Королевств, - ответил Тор, перебрасывая молот из одной руки в другую. – Нидавеллир, Альвхейм, Ванахейм, Мидгард и Муспелльхейм. Вижу Нифльхейм и Хельхейм, и… Йотунхейм.
- Что еще? – настаивал Один. Свист молота заставил его сжать зубы, но лучше ему стереть их в порошок.
- Более ничего. Великую черноту Космоса, звезды, так много звезд. Взгляд Хеймдалля на моей спине, - пробормотал Тор, не желая глядеть на отца. Странный жестокий блеск вплетен в глаз Одина, и среди всех богатств Асгарда Тор не мог найти ему названия. Его отец был весел за утренней трапезой, угрюм, но абсолютно спокоен, когда они вновь повторяли первые шестьдесят четыре строфы Прорицания Вёльвы, хоть это спокойствие и не привело к принятию непродуманного плана Тора по решению ссоры между Асгардом и Нидавеллиром. Очевидно, негоже Королю орудовать сталью прежде, чем словами.
«Этот Взгляд не на твоей спине, глупый мальчишка. Неужели целая Вселенная должна вращаться вкруг тебя одного?» хотелось буркнуть Одину, но он подумает дважды прежде, чем второй раз за день удручить собственного сына.
- Да что же может заставить тебя видеть так, как тебе должно? – ответ самый добрый из тех, которые были на языке Одина.
Тор переступил с ноги на ногу, позволив Тилькваме крутиться на кожаной петле, и встретил острый подобно клинку взгляд Одина. Даже золотая пластинка, которой мать укрыла старую рану, не смягчила лица отца.
- Я не понимаю, что еще здесь можно увидеть?
- Всегда есть что-то еще, - вздохнул Один и, подняв руку, указал на самую холодную, самую тонкую и бледную из ветвей Великого Древа. – Смотри туда, мальчик, и скажи, что видишь.
Он знал, насколько тяжела его ладонь на сыновьем плече.
Золотые рога Хеймдалля поймали свет нити мерцающих красных звезд, сбившихся с пути. Он не подал ни малейшего знака, что хочет вмешаться в урок Всеотца. Наследный Принц – своевольный молодой Ас, и не он проблема в этот час. Времени довольно, чтобы ждать, наблюдать и приманивать к себе лучшее понимание капризов того мелочного существа, что зовется Судьбой.
Он не признается ни одному из Асов, как не хватает ему тени Ярнсаксы даже здесь, на краю всего сущего, на стенах Королевства, прозванного Вечным, но не более долголетнего, чем Солнце или Звезда, или Вздох. Не сознается он и в том, как и его коснулась ложная корона молчания, возложенная последней великой войной на существ столь многих, но менее всего на него.
- Йотунхейм, - лицо Тора пусто, и с языка готовы сорваться новые предположения. – Таким, каким он был всегда. Холодный, мрачный и мертвый.
А что еще он мог сказать. «Я вижу планету, разрушенную Асгардом. Я вижу величайший триумф Одина Отца Победы, Одина Скачущего Вперед, Одина Владыки Хлидскьяльва. Я вижу земли, что могут послужить мне достойным испытанием, и на которые ты не даешь мне ступить». Тор не дурак, пусть он никогда и не признает, насколько развязен его язык в яркий миг внезапного призыва к действию. Более того, подобные слова разозлят отца, который никогда не поминает Войну, Разрушение и Победу в его присутствии. Его отец – Король Всего, но он отказывается видеть, как Девять Королевств вновь забывают величие и силу Асгарда.
Это было единственным объяснением тому, насколько грубы и высокомерны были те гномы на рынке Высокого Собирателя. Ни один из чужаков не вправе говорить Асу, как тому следует вести себя в его собственном Королевстве. Пусть гномы разбираются со своими раздорами сами, не принося их в Асгард лишь для того, чтобы тревожить Асов поступками и недостатками мелких грызущих камень существ.
- Видишь ту ветвь, на которой покоится Королевство? – прошипел Один, вонзая пальцы в плоть плеча Тора. – Видишь, насколько она тоньше остальных? Как слаба связь с нашим Королевством и остальными Мирами?
Он задавал вопросы не ради собственного любопытства – ответы на них и так долгие годы пребывали в самых темных уголках его сердца.
Тор вновь взглянул на холодный мир, мерцающий на самой высокой, самой дальней ветви Иггдрасилля, и увидел то, что заставлял увидеть его отец. Тонкая, слабая нить, которую так легко оторвать от кроны Древа, заставив упасть в пасть Нидхёгга, в Забвение.
- Так было не всегда? – спросил Тор, стараясь вспомнить года, давно минувшие, когда отец был незнакомым образом, что возникал и исчезал из его жизни, неся на гордых плечах славу и зловоние Войны. Он помнил немногое за исключение того дня, в который его отец вернулся потеряв глаз, но сжимая в руках сердце Королевства.
- Думай, - настаивал Один, ударив Гунгниром о дрожащую поверхность Биврёста.
И Тор вспомнил.
Непрошенный, разум Тора раскинул широкую паутину сквозь яркие образы его юности, найдя воспоминания о планете, вращающейся по четкой орбите. О Королевстве до боли ярком своей синевой, укрытом пронзительными росчерками белого меж темных рогов беспокойного Океана. Лик, отмеченный суровостью и жестокостью, и неласковой Красотой, описать которую у Тора никогда не хватило бы слов.
Ослабь одно Королевство, и ослабнут все. Нанеси удар одному Дому, и пострадают все Дома. Разжигание Войн не будет забыто. Древо сильно за счет целости своей кроны, и сломив одну ветвь…
Его отец лжет? Это какое-то тяжелое испытание, цель которого – сорвать слова невежества с его языка? Тор дорого заплатил бы, чтобы понять хотя бы половину того, чего хотел от него отец, и то, почему Один не может просто сказать.
- Ётунхейм не всегда был темен, - ответил Тор, следя взглядом за планетой, опоясанной костями мертвых комет, укрытой изменчивой как приливы и отливы тенью. – Некогда он был ярким и странным. Цельным.
Обернувшись к отцу, он оторвал взгляд от Ётунхейма, затаив для Одина острый вопрос. Посчитает ли отец его любопытство клинком?
- И? – Всеотец ждал.
- Не ты ли говорил мне, когда я был мал, что ни одно Королевство не должно быть разрушено в угоду другому? Не ты ли приводил мне это и много другое в доказательство того, сколько зол живет под знаменами Войны? – ярость заострила слова Тора. Терпение воина? Что за бесполезная бессмыслица! Когда здесь, по словам самого Одина, можно было увидеть свидетельство того, как лучше всего Королю купить мир: за счет Разрушения и полной Покорности.
Один услышал лишь половину из сказанных Тором слов и понял их скрытое значение, то самое, которого он хотел добиться от сына, но он дождался окончания фразы.
- Так и есть, я не лгал тебе. Неправедно разрушать один мир ради другого. Но будучи Королем… - на миг он почувствовал заползшую в пещеру ребер слабость, что сковывала язык и сгибала шею. – Будучи Королем, порой ты должен выбирать из двух зол. И выбрать меньшее.
- Слова Женщины, - буркнул Тор, Тильквама вращался на кожаной петле вокруг его запястья. – Мы всегда должны быть Правы, иначе не сможем обороняться против других Королевств, когда они посчитают себя вправе бросить камень в Асгард и его Правосудие.
- Слова Женщины? – взревел Один, в чьей руке гудел Гунгнир. О, как легко было бы ослабить узду на оглушительном золотом голосе Копья Небес. – Что знаешь ты о женском сердце, мальчишка? – выплюнул он, мечтая согнуть колени сына за подобную дерзость. – Что знаешь ты о сердце любого из существ, когда твое столь юно?
- Достаточно для того, чтобы видеть, как начинают смеяться над нами другие Королевства за то, что нас выгнал из Вселенной мелкий ётунский король и его жалкая армия. – Тор швырял слова в лицо отца, не ведая, куда бьют их копья. – Я знаю, в чем правда…
- Правда? – выдохнул Один, чьи губы искривил внезапный скверный смех. – И каково же твое понимание Правды, дитя? О ней ты знаешь не более чем птица или змея, или лягушка.
Языком Один чувствовал остроту собственных зубов. Его охватила ярость, чувство того, что ему нанесли подлинное оскорбление, и исцелить их сможет лишь жестокость.
- Я знаю, что я достаточно волен для того, чтобы утвердить свою собственную. И волен судить других по их правде.
- Молчать! – прошипел Плут, вскидывая руку в угрозе, которую не было нужды подкреплять словами. – Ты не более волен, чем я. Мы оба прикованы к высокому сиденью Хлидскьяльва, и цепи наши крепче, чем у любого существа во вселенной. Ты должен это знать. – гавкнул Один, чей голос истончили ярость, разочарование и ранний укус сожаления. – Как можешь ты до сих пор этого не знать? – Всеотец не рассчитывал услышать ответ, да тот ему и не нужен. – Свобода не та привилегия, которую дают чертоги Дома Одина. Ты волен выбирать собственную мораль не более чем то, на ком жениться, как вести Войну или как Учиться.
- Король обязан служить миллионам и миллионам прежде, чем себе. Он Последний по ценности и значению из всех людей его Королевства. Последний во всем.
Тор вскинул подбородок, отказываясь склониться. Все те года в грязи, вся та кровь на яркой шкуре Тильквамы, все те веревки и камни, и Смерть, в миг которой он видел, как чужая сущность отлетает незримая в Чертоги его Отцов, дабы пребывать там, пусть и в последний краткий вздох, под светом лучшего дня – зачем все это было, если не для того, чтобы научить его судить других? Прищурившись, он наблюдал, как зверь, которому нет имени, скользит под кожей Всеотца.
- Так думаешь ты? Что можешь получить все, что пожелаешь, не думая о последствиях? Неужто ты думаешь, что желал я разорвать собственные нити и сбросить Ётунхейм в бездну? Мы должны казаться другим Правыми, даже если наши сердца знают, что мы Ошибаемся. Такова цена Трона, который ты мечтаешь занять – он заберет у тебя неизмеримо больше, чем ты когда-либо рискнешь предположить.
- Когда я стану Королем… - бесстрашно фыркнул Тор, пусть и благодаря лишь собственной отчаянной храбрости.
- Но ты не Король, - с издевкой произнес Один, и многократно отраженный голос Гунгнира зазвенел вокруг, коснувшись даже великой Пустоты, что раскинулась под сияющей лентой Биврёста. – Пока что.
Тор открыл было рот, приготовившись спорить с отцом до тех пор, пока один из них не уступит пяди собственной гордости, не прольет кровь, но…
Один застыл подобно водам в глубинах океана, внезапный огонь в единственном глазу вспыхнул ярче, чем любая виденная Тором прежде ярость.
- Всеотец? – позвал Тор, прикасаясь к запястью отца.
- Ётун, - выдохнул Один Ломающий Копьё, Полководец, Скачущий Далеко. – Сын Зимы ступил в Вальхаллу.
Они неслись к Дворцу подобно подвижной отяжелевшей от грома грозе.
Один оставил Тора далеко-далеко позади.

*

@темы: перевод, мифология, Фанфик, Лафей, Один/Лафей, Eidolon (Призрак), PG-13, Тор

Comments

[Wild Kulbabka]

Капля крови и священное слово – вот все что нужно для того, чтобы открыть летящие ввысь испещренные рунами двери великой Сокровищницы Асгарда, хранящей до межи Рагнарёка собранные во все Века трофеи.
Вступив в просторный сумеречный чертог, Один не заметил чужой тени, которая скользила бы меж толстых колонн, укрывших величайшее оружие Асгарда. Даже полуслепой он видел, что ни один из артефактов не тронут.
Не это заставило застыть его кровь.
Под сводами чертога, не более чем в четырнадцати метрах от пьедестала, на котором недосягаемый для рук воров и зачинщиков Войны хранился Зимнесвет, замерла выползшая из Колодца огромная тень. Шепот тонкий, как растянутая до предела паутина.
Мимир Некогда-Король поднялся из водной темницы, но тянулся он не к сердцу своей планеты.
Целью его была собственная голова.
Тень Титана оставляла длинные потеки черной воды на чистом сверкающем полу Сокровищницы. Влага дымилась как кислота и шипела столь громко, что Одину пришел на ум загнанный в угол зверь, обнаживший сверкающие клыки и готовый сражаться до горького конца.
Зловещий образ.
- Мимир! Стой! – взревел Один, устремляясь к Колодцу с Гунгниром в руке. Так, будто оружие могло разомкнуть ладони Смерти, будто мог он ранить тень и память тем, что было не более чем огнем. – Вальхаллу покидают по велению моей Руки.
Тень выросла еще больше, и дым стал плотнее.
- На твоем языке Правда, Хозяин Вероломства? – прошептал до боли холодный голос.
Тот самый Голос. Ох, только не тот самый Голос.
Один не встречал подобного ни у одного из существ во всей вселенной. Семь оборотов зеленой луны не слышал он этот голос, звучный и великолепный, принадлежащий Первому Сыну Зимы.
Величайший враг Одина, единственный равный ему: наказание и побуждение, и награда.
Непроходимый лабиринт.
В полу отражался сидящий на холодных камнях Колодца силуэт: путник оперся лодыжкой о собственное колено, так будто он остановился тут лишь на миг, прервав странствие по знакомой Дороге. Так будто не попирал он бесстыже все до единого условия, поставленные ему жаждущим Мира и окончания Войны Всеотцом.
- Лаувейя.
- Плут.
Первой мыслью Одина было насилие. Вскинув Гунгнир, он описал копьём широкую режущую дугу лишь для того, чтобы увидеть: наконечник скользнул сквозь слабо мерцающую грудь Бога-Короля подобно клинку сквозь воду, сквозь дым.
Голос – лишь эхо.
- Так ты явился всего-навсего призраком? – фыркнул Один, борясь с притаившимися под сердцем воспоминаниями, с желанием скорбеть о том, что перед ним не плоть, а морок. Призрак, к которому нельзя прикоснуться.
Лаувейя улыбнулся, и в этом была такая болезненная яркость, что Одину пришлось отвести взгляд, пусть и на миг. О, как остры его зубы.
- Зачем пришел?
- Забрать то, что принадлежит мне, - ответил Лаувейя, чьи длинные пальцы странно светились в сиянии установленных в Сокровищнице светильников. – То, что ты украл у моего Дома.
Один рассмеялся, но звук вышел настолько горьким и скрипучим, что он почувствовал отвращение к собственному голосу. Таким ли он был всегда?
- Уверен, ты не настолько глуп, чтобы думать, что можешь забрать у меня Зимнесвет. Он был ценой за то, что я прекратил избиение твоих подданных, Король Ётунхейма. Ты ведь не забыл то Разрушение, что я принес в твое королевство всего лишь семь оборотов тому назад.
-Забыл? – прошипел Лаувейя, не двигаясь с холодной кромки темницы великого древнего Отца. - Живи я и умри в сотне циклов, и пусть предстояли бы мне сотни циклов более, я не забыл бы. – Пусть он и был не более чем эхом, рога его высоки и горды. Их тень падала на Владыку Асов подобно вызову.
- Я пришел за Мимиром. Пришел за тем, что ни одному из Асов не должно держать под Сводами Асгарда.
- И что же это? – спросил Один, хоть его разум и раскололся надвое. Одна половина – для Лаувейи и всего того, что его образ будил в Одине, другая – для огромной тени Некогда-Короля, расползающейся по полу подобно злой хвори. Каждый миг, проведенный с Лаувейей, был на пользу Мимиру. Ох, как кусало Одина знание того, что и он связан тем малым скоротечным Божеством, имя которому Время.
- Ётун, - выплюнул Лаувейя. – Ётуну не должно обитать в чужих Королевствах. Менее всего в этом гнезде змей и льстецов, и невежественных лжецов. Под рукой такого Аса как ты.
- Я заплатил сполна за голову, Лаувейя. Ты это знаешь.
- Ты заплатил не своей монетой, Злодей, – взревел Лаувейя, царапая собственные бедра. – Верни мне моего Отца. Он был твоим пленником слишком много долгих Веков.
- А ты вернешь то, что украл у меня? – прошептал Один, Плут явственно проступил на его лице, а зубы были остры так же как у Лаувейи. – Одна родственная кровь за другую.
Сидящий перед ним призрак смеялся, смеялся и смеялся.
- О какой крови ты говоришь, Убийца?
- Не обменивайся со мной мелочными уколами, Лаувейя. Мы оба выше этого, - прошипел Один, не заботясь о выборе слов, зная, что не выиграет ничего, как бы ни был осторожен его голос. – Дитя. Ребенок, ищущий убежища у Могилы Громовержца. – Он вновь чувствовал этот проклятый венец – понимание того, что ему никогда не удавалось вырвать что-либо у Лаувейи, даже победу, не выдав взамен частицу себя. – Ты скажешь мне правду, Король Ётунхейма. Сейчас же.
Лаувейя запрокинул голову – громадный кот с толстым оленем в когтях – и ответил Одину молчанием.
- Не считай это одолжением, - продолжал давить Один, бездумно стремясь к тому знанию, что было сокрыто от него четырнадцать долгих горьких лет. – Это долг.
- Что за самонадеянность! – возразил Король, гнев и ярость, и неприкрытый отказ притаились в радужках красных глаз, хоть сам он был не более чем дымом и воздухом, и Мыслью. – Воистину, ты глупец, Злодей, если когда-либо считал себя достойным подобной чести. То, о чем ты говоришь, сложнейшее испытание и величайшая власть, которую один ётун может дать другому. Тебе подобного я не дам.
Мимир почти дотянулся до пьедестала.
- Наль, - вздохнул Один. – Я узнаю, – его язык распух от неуверенности и того уродливого чувства, что он мог бы назвать сожалением, но назовет стыдом за то, что его обманули. – Если дитя, заклинатель рун, мой сын…
Лаувейя застыл, его образ начал развеиваться на невидимом ветру – творение тумана и воздуха, и дыхания самой Зимы. То самое имя, первое, истинное имя.
- Не смей, - выдохнул Один, протягивая руку к пустоте. Бесполезный, тщетный и необдуманный жест, но он не мог заставить себя убить желание так быстро, как готовился все предыдущие годы.
- С тобой это всегда невозможно, Один, - ответил Лаувейя. В тот миг, когда покрытые шрамами, загрубевшие в битвах пальцы Аса тянулись, чтобы прикоснуться к тому, чего не было, провести по знакомым Линиям Перерождения на щеках, он увидел, как ладони его Отца сомкнулись на собственных рогах.
Звук, подобный удару молота, сотряс расписанные рунами двери, многократно отраженный звон наполнил чертоги и молодой гром разнесся по неприкосновенным залам Сокровищницы. Минуты остались у Властелина Вселенной и Бога-Короля Ётунхейма, забредшего так далеко от своих Отцов и Льда, и Дома.
Секунды.
Один почувствовал на языке руны прежде, чем успел понять, что делает. Мимир взвыл, его подобный шёлку паутины голос взлетел до крика и горьких проклятий. Руки тени треснули, и голова откатилась в дальний угол Сокровищницы.
Мимир распластался на полу подобно сбитому с небес Тьяцци, а в кроваво-красных глазах Лаувейи проявилась такая неприкрытая грусть, что Один почувствовал каждый дюйм собственного злодеяния, пронзающего его сердце. Не думал он, что доживет до того дня, когда увидит Короля Ётунхейма столь беззащитным, столь равнодушным к открывшейся правде.
- Я ничего не брал у тебя, Ас.
Как странно и ужасно, что даже слова не более чем Мысли имели силу над капризами Пространства, эхо голоса Лаувейи разносилось глубже, чем могли проникнуть невидимые корни любой из гор.
Пальцы Одина скользнули по щеке Лаувейи – всего лишь призрак призрака.
- Не так ли ты всегда поступал со мной, ётун?
Лаувейя показал зубы и, одарив последним взглядом своего поверженного предка, бросил сотканное из тумана и воздуха тело в глубину Колодца.
Он нырнул в воду с непереносимой улыбкой на гордом остром лице.

[Wild Kulbabka]

Один знал, что кроется в твердом, несгибаемом отказе Лаувейи, и с этой правдой он давно научился жить.
Истинный смысл слов Короля Ётунхейма был: Я заберу у тебя неизмеримо больше. И у тебя не хватит сил положить этому Конец.
- Отец!
Тяжелый всплеск не отметил переход Короля из Асгарда в Ётунхейм. Даже рябь не подернула водную гладь.
Без предупреждения высокие рунные двери лопнули словно гнилой плод, и в золотом разломе с порхающим как хищная птица Тильквамой в руках появился Тор, тяжело дышащий, раскрасневшийся от злости и того знакомого возбуждения, которое Один научился ненавидеть сильнее, чем худшего из врагов – Жажды крови. Тор успел увидеть ётуна на кромке Колодца, но посчитает его, не более чем наваждением. Иллюзией, которой дали слишком много дыхания.
- Сын мой, - позвал Один. Он до жалкого рад, что чертог Сокровищницы длинен. Это даст ему время, необходимое на то, чтобы зашить себя обратно в собственную кожу, вбить в лживый образ Одина Всеотца, Одина Скачущего Вперед, Одина Отца Победы. Один Убийца, Плут и Злодей – эти лики не для Тора. Пока что.
У него было достаточно времени на то, чтобы вновь стать Королем Асгарда, а не Асом, что бродил со странными существами под дивными небесами. Мужчиной, который не просто подчиняется собственным воспоминаниям, но даже не может убедить себя быть более благоразумным.
- Это был ётун? – выкрикнул Тор, будто не достаточно было криков под высокими сводами Сокровищницы. Будто не видел он ужасный сгусток черных воспоминаний, подсыхающего праха на полу. Но он услышал ядовитый Голос, осыпающий Одина проклятиями, непристойной бранью и горькой правдой из глубины Колодца.
Крик настолько яростен, что Тору пришлось зажать руками уши и стиснуть зубы в попытке уберечься от сотканной из алых нитей злобы, отравляющей воздух и заглушающей слова Одина.
Мимир.
Змея невежественная, ложный Король, дурак! Дважды Убийца, Палач собственной родни, говорю: не тебе было моё тело калечить! Подумать только, твоя Мать была нашей Расы, а ты плюёшь на её Тень своей жестокостью. Бедный Бор, несчастная Бестла! Неужто глупость живущих здесь столь изобильна, что величают они тебя мудрейшим из Богов? Мимир выл и проклинал, и бесился.
Не слышал доселе Один подобной хулы, тем более от ётуна, от всего-навсего воспоминания, ведь за все Века, что держал он Мимира в Колодце, Всеотец не приводил Некогда-Короля в подобное безжалостное бешенство.
Злодей, Хозяин Вероломства, Плут, Повелитель Загадок и сотня иных Имен. Проклинаю тебя, Один Бог Богов и Людей. Один Бог Узников! Да как смеешь ты отрицать право моего Сына на кости его собственного Отца. Как смеешь держать меня вдали от моих Детей!
- Довольно, - приказал Один, свою долу укусов ётуна он в этот день уже получил. Сейд шептал в его костях свободно, подобно дыханию, знакомый как голос Гунгнира.
Трус.
- Тейя, - проговорил Всеотец, и Мимир Некогда-Король замолчал.
- Да, - ответил Один, обернувшись к сыну и встав спиной к праху на полу. – Это был сын Зимы.
Но не его самоуверенному, вспыльчивому сыну знать, что то был Первый Сын, Бог-Король, истинный магнит Ётунхейма. Один оставит при себе это знание.
Тор вскинул Тилькваму, указывая на пьедестал с Зимнесветом.
- Так значит, Ётунхейм объявил Войну? Чудовище искало Ларец?
Ему не нравилась неуверенность, прокравшаяся в его собственные слова, но более того неприятно было Тору то, что приходиться задавать отцу вопросы лишь несколько минут спустя после их ссоры.
- Едва ли, - ответил Всеотец, жалея, что не может надавить пальцами на оба века, чтобы прогнать протянувшуюся за его зрением тень. – Единственный своенравный ётун, ушедший так далеко от собственного Королевства, еще не повод развязывать Войну.
Тор открыл рот, дюжина и более возражений столпились за его зубами. Он не мог поверить, что слышит эти слова от собственного отца. Король Асгарда должен понимать, что подобное позволит другим Королевствам отметить Асов широким мазком трусости. Даст повод двергам, альвам и ванам, возможно даже великанам Муспельхейма упрекнуть правителей вселенной в том, что боятся они Ётунхейма – этого охромевшего отправленного в изгнание мира.
- Всеотец, неужели ты говоришь, что мы ничего не предпримем? Ётуны презрели твой приказ об изгнании, нарушили наши границы. Тот монстр, - выплюнул Тор, вскидывая молот, будто в поддержку своих тяжелых ярких слов. – Посмеялся над Привратником, над твоими рунными дверьми. Любого из этих поводов довольно для того, чтобы поднять эйнхериев.
Один понял, что ожидает его лишь ярость – ни мягкости, ни сострадания, лишь слепящее бешенство. Его игр в Мир, Правосудие и Добродетель хватило бы на сотню жизней, и все же он вынужден противостоять собственному сыну и давить каждый зародившийся в сердце порыв. Так он платил за то, что бы быть Королем прежде, чем Мужчиной.
Он мог бы упиваться новой Войной, сотворив такое Разрушение, что рядом с ним померкли бы подвиги отцов его отца. Он мог бы поскакать в Ётунхейм и обратить его в кости и призраков, оставив в живых лишь двоих только для того, чтобы забрать их в Асгард. Ведь, что за Полководец оставит поле брани, не взяв с собой трофея, который может украсить его Чертоги?
Лаувейя и его маленький скворчонок. Ребенок, который может быть потерянным Одинсоном, удерживаемым вдали от Чертогов отца.
Вместо этого он ответил Тору:
- Дом Одина – не гнездо Разжигателей Войны.
Ложь, разумеется, но та ложь, которой станет придерживаться Тор.
Один – очень старый бог, и он устал.
- Ты ведь не серьезно? – выкрикнул Тор, чьи светлые, напитанные солнцем волосы почти не скрывали притаившуюся в глазах гордость, не прятали желание войны.
На краткий миг Один пожалел, что его единственный законный сын, не был его отражением, слишком многое взяв от матери. Видеть, как в изумительных добрых глазах Фригги отражаются его собственные страсти, было все равно, что получить пощечину.
- Ётунхейм представляет угрозу, - продолжал настаивать Наследный Принц Асов. – И Асгард – единственное Королевство, достаточно сильное для того, что бы эту угрозу встретить. Мы должны научить этих ётунов уважать силу – то, о чем они очевидно забыли.
- Не путай действия одного с желанием всех, - возразил Один, в костяшках его пальцев, сжимающих Гунгнир, не было ни капли крови. – Тор, послушай меня, мальчик, я дважды повторять не буду!
Тор замер, Тильквама крутился на кожаной петле.
- Твои слова – это слова самоуверенности и невежества. Ты ничего не знаешь о Войне, и более о ней я от тебя не услышу. Не знаешь Боли и Страдания. Тебе неведома агония того, кто посылает солдат на Смерть, уверяя, что они вернуться Домой, но зная, что это Ложь.
Тильквама качнулся, не прерывая орбиты своего движения.
- Я не услышу от тебя более ни единого слова, - продолжал давить Один. – Ни сейчас, ни под светом другого дня.
Король Асгарда оставил далеко позади круги ярости и крика, довольно он уже соревновался в ребячливости с мальчишкой.
Воистину, Норны жестоки, не оставив такому Богу как Тор пространства и времени для того, чтобы он учился как должно – ни суровых уроков, ни дорого стоящих ошибок, ни шанса для настоящих сожалений или горьких потерь. Но таков удел всех тех, кто родился после великих конфликтов: войти в возраст и силу без знания о том, чем пожертвовали подарившие им такую возможность.
На языке Тора не осталось слов. Что он мог предложить отцу кроме своей ярости?
- Я… ты… так не должно…
- Довольно! – рявкнул Один, рассекая воздух рукой как мечом. Его ладонь толкнула укрытую броней грудь Тора и пронзила бы её, окажись рука Всеотца настоящим клинком.
- Муж! – проговорила Фригга, её тон холоден как обнаженная сталь. – Что здесь происходит?
Королева Асгарда стояла в золотом разломе, освобожденный из ножен Нотунг направлен в пол Сокровищницы, кончик клинка касался камня между зеленого шелка её туфель.
Один готов был предложить жене толику утешения, но он не видел мягкости в твердом, гордом изгибе её плеч, в блеске глаз цвета зимнего неба. Он мечтал найти утешение в её коже, в согретых солнцем изгибах плоти, которая никогда не ведала Зимы, но знал, что она откажет ему.
- Я спешила сюда для того, чтобы увидеть, что пробило нашу защиту, но я не вижу здесь врагов иных, кроме моего мужа и сына, препирающихся подобно избалованным детям! – прошипела Фригга, чье лицо было тусклым как песчаник. Нотунг сверкал слишком ярко, пока она шла к своей семье, Королевской семье, которая только что опозорила себя на глазах у сорока семи эйнхериев и полудюжины стражей Сокровищницы.
– Король и Наследный Принц кусают друг друга точно драконы, - фыркнула Фригга, взглядом пригвоздив Тора к месту.
Золотой Наследный Принц сделал шаг к матери, молот забыт, щеки жалит горячий стыд.
- Мать, я выразить не могу, насколько мне жаль…
- Кыш, - пробормотала Фригга. – Вон, в свои покои. Когда я захочу пообщаться с безрассудно храбрым мальчишкой, я поговорю с тобой.
Тор хотел было возразить, но ослепительный гнев на лице матери, её побелевшие костяшки пальцев на рукояти меча предостерегли его лучше любых слов.
- Хорошо, мама, как пожелаешь…
Сыновьи шаги громки в тишине, но Фригга не повернется к Одину спиной. Фригга сомневалась, что, догадываяся о том, что она знает, Один позволил бы сыну оставить его в одиночестве. И ей не нужны сейчас наблюдатели.
- Можете расходиться, Асгард в безопасности, кражи не було. Ничего не забрали.
Кроме того, что и так было потеряно задолго до этого дня.

[Wild Kulbabka]

Эйнхерии начали расходиться, но четыре не-дочери Королевы задержались на миг с немым вопросом на лицах и мечами в руках.
Дольше всех оставалась Скульд.
- Мать, - тихо позвала валькирия. – Ты в порядке?
Глаза Одина следили за Королевой из-за прядей волос цвета древесной коры, с острого слишком выразительного лица. Норны свидетели, Фригга любила свою старшую, но есть вещи, не предназначенные для ушей ребенка.
- Все хорошо, милая. Следуй за своими сестрами, я поговорю с тобой позднее.
Скульд была достаточно добра, чтобы оставить свою не-мать с одной из своих твердых самоуверенных улыбок и простотой абсолютного понимания. Её уход гораздо тише, чем у Тора, но не менее ценим.
- Жена… - проговорил Один, зная, что это не спасет его от того, что притаилось в глазах Фригги. – Я прошу у тебя каплю понимания. Тор в последнее время неуправляем и я не вижу ничего лучше, чем…
- А ты, - прошипела Фригга. – Оставайся со своим призраком. Сегодня я не желаю более тебя видеть.
- Фригга, что случилось? – Один разинул рот подобно какому-то обычному существу. – Не знаю, чем обидел тебя, но что бы это ни было…
Слова Королевы Асгарда, Богини Брака и Родов, той, что говорит с норнами и сплетает Нити всех обитающих под её властью женщин, кололи мужа со всей кусающей печалью, принесенной ей некогда его руками. Негаданная, ненамеренная, навлеченная ошибочно или нет, но горечь всегда остается горечью. Ведь сердце не знает иных причин кроме своих собственных.
- Думашь, я не знаю, кто навестил наши Чертоги, Мой король? – она видела кажый дюйм поражения Одина Всеотца в его сошедшихся на переносице бровях, в том, как растаптывали её слова гордость мужа. Она согнула его, и для этого ей не понадобилось оружия иного, чем собственный язык. – Норны ему сродни, а они жадные существа. Они не делят пространство с подобными им в Королевстве, которое считают своим.
- Жена… - попытался прервать Один, но Фригга взмахнула рукой как клинком. Он знал, чем заслужил собственное молчание.
- Оставь скворчонка в покое, муж, - приказала Фригга. Её шаги по сверкающим полам не нарушали тишину, но она кружила вокруг Одина не хуже хищной птицы. Кое-что она сможет вытянуть из его костей. – Почему ты считаешь его своим?
- Ох, мой Компасс, доказательств не счесть. Прости мне это проявление неуважения, - это наиболее правдивое и искреннее признание, которое может сорваться с языка Одина, пусть оно даже обращено к его жене.
Тишина в Сокровищнице – из тех, что убивает. Зверь, что кусает и знает.
- Я не стану лгать тебе, Борсон, так, как ты столь часто лгал мне, - Фригга улыбнулась, хоть улыбка и отозвалась в ней горькой болью. Это та рана, которую она ожидала очень давно, но которую, тем не менее, не хотела получить. – Я надеялась на иной ответ.
- Знаю, Сердце мое. Знаю, - эта боль давно гнездилась в Одине, но сейчас она столь свежа и ярка, что ему казалось, будто его стыд кровит на сверкающий пол. Но худшее даже не в том, что он нанес рану любимой Королеве, но в том, что несмотря на всю боль и обиду, которые она, должно быть, чувствует, он не мог – и не сможет – сожалеть о том, что привело его сюда.
- Уходи, - приказала Фригга, повернувшись несгибаемой спиной к своему Господину и Мужу. – Прочь с глаз моих, - она замолкла на миг, будто вдыхая все то, что пролилось между нею и мужем, будто под высокими сводами звучал третий голос. – Я поговорю с Мимиром наедине.
Тонкий как шелк шепот поднялся из Колодца.
Сейд знает своих истинных хозяев, и ни одна из сплетенных Одином паутин не сможет превзойти то, что умеет соткать его жена.
- Как прикажет мой Компасс и Дорога, - Один склонил голову, пусть лишь для того, чтобы скрыть сияющее на лице беспокойство. Он не посмел прикоснуться к Фригге, зная насколько далеко бъет Нортунг.
Если ей и удастся вырвать секреты у разбитой тени Мимира, Всеотца в них не посвятят.
Когда тяжелые шаги Всеотца замерли в отдылении, Фригга, смахнув влагу с глаз, подошла к пасти Колодца. Она испытала горькое облегчение, не увидав в воде ничего, кроме собственного отражения.
Норны – первые и вернейшие союзники Фригги, они не служат Одину Владыке Хлидскьяльва. Она наплюёт на Одина и его цели, не будет ждать, сложа руки, пока он приведет в действие свой план. Она не позволит Одину принести счастье двух детей в жертву той неизвестной игре, которую он ведет с вселенной.
Она защитит Скворчонка и Громовержца от их собственных отцов.
Это не только долг, но и честь для неё.
- Мимир Некогда-король? – позвала Фригга.
Королева.
- Ты мне нужен.

~ * ~

[Wild Kulbabka]

Примечания автора: Наль, что значит «игла» - второе имя мифологической Лаувейи, ставшее для целей этого фика Первым.
Примечания переводчика: Нидавеллир или темные поля – один из Девяти Миров, дом гномов, которых почему-то очень не любит молодой Тор.
Ярнсакса, что означает «железный сакс» — в германо-скандинавской мифологии женщина-ётун, одна из девяти матерей Хеймдалля. Забавно, что согласно той же мифологии Ярнсакса была любовницей Тора и даже родила ему сына Магни. Однако я сомневаюсь, что в этой истории между нею и Тором есть хоть какая-то связь.
Нидхёгг — в скандинавской мифологии один из нескольких великих змеев (наряду с Йормунгандом и Фафниром), дракон, лежащий в колодце Хвергельмир и грызущий один из корней Иггдрасиля.
Бор и Бестла – родители Одина. В этой истории так же, как и в скандинавской мифологии, Бестла принадлежит к народу ётунов. Тем не менее, Мимир и Один, и даже Лаувейя говорят о ней в женском роде. Как уже не раз говорилось, в «Призраке» ётуны среднего пола, они соединяют в себе женское и мужское начало. В то же время, из полунамеков автора в следующих главах становится ясно, что ётун может перманентно выбрать женскую форму (в большинстве случаев такая форма свойственная лишь беременным ётунам, у которых контуры фигуры смягчаются, становясь более женственными).
Так, например, ётун Скади, выйдя замуж за Короля ванов Ньёрда, выбрал «состояние» женщины, выглядит как одна из них и говорит о себе в женском роде. Автор не указывает, отказался ли после замужества с Бором от мужской половины Бестла, но Мимир однозначно называет его Матерью (в то время как для ётуна, у которого есть дети, более характерно определение «отец»), так что я тоже перевела Бестлу как «она».
Тейя (норвежское «Þegja») – переводится как «молчание; молчать». В этой истории одна из магтческих рун.
Дверги (карлики) – в германо-скандинавской мифологии так называют гномов. Для русскоязычных переводов более характерен термин «цверг», а не «дверг», хотя на самом деле оба являются разными произношениями одного и того же слова, только в первом случае на старо-германском языке, а во втором – на старо-норвежском. Учитывая, что автор фанфика в большинстве случаев использует норвежские слова, я решила все-таки оставить в переводе менее привычное «дверг».
Альвы, которых иногда называют эльфами – с ними в мифологии непонятки. Иногда исследователи причисляют их к низшим духам природы. Иногда – делят на темных, которые живут под землей и состоят в родстве с карликами, и светлых, живущих в воздушном королевстве и более всего похожих на привычных нам эльфов. Не зная наперед, как обыграет данный народ автор фанфика (и обыграет ли вообще), я не рискнула называть их эльфами и оставила нейтральное «альвы».
Эйнхерии – павшие в бою воины, которых валькирии забрали в Вальхаллу, чтобы там они, пируя и состязаясь в воинском искусстве, ожидали дня Рагнарека. Кстати, в этой истории Вольстагг, Хогун и Фандрал – одни из эйнхериев.
Муспельхейм – один из Девяти Миров, дом огненных великанов.
Сейд знает своих истинных хозяев, и ни одна из сплетенных Одином паутин не сможет превзойти то, что умеет соткать его жена – намек на то, что сейд – изначально женская магия. И какие бы искусные заклинания ни сплетал Один собственную жену ему не переплюнуть.

[вытирает пот со лба] уф, словарик меня доконал. Все возможные косяки исправлю завтра в подчищенной версии, которую выложу у себя на дайрике.

[Читерабоб]

Wild Kulbabka,
ну ух ты просто!
ух ты!
прямо не знаю, еле вынырнула из текста. словно в сети забрал.
спасбо большое.
огромный труд и шикарный текст!

[*Nova]

блин, это же Тот Самый Фик!))) Находила его на archiveofourown.org/, но он вроде бы не закончен, да?

[Wild Kulbabka]

Читерабоб, спасибо, стараюсь по мере сил))

*Nova, да, это ОН. Фик не закончен, на данный момент написано 17 глав, но автор достаточно ответственна, чтобы довести работу до конца

[*Nova]

Wild Kulbabka, круто))
как появится время - прочитаю ваш перевод *ибо Один/Лафей * )
Но мне казалось, что обновление было тыщу лет назад, потому и не стала особенно вчитываться Круто, если ошиблась

[Ulna]

спасибо за перевод следующей главы и надежду, что сам автор не бросит писать)) я уж боялась, что все заглохло
хоть английскими владею, но оригинал читать тяжко(

[Solli]

это было очень... пронзительно)) спасибо!

[Kris69]

Спасибо большое! Это просто потрясающе! Оторваться невозможно!!!

[muh@]

Перечитываю заново, все-таки, такой фик изумительный, ни на что не похожий, скажите,дорогой переводчик, продолжение будет?

[Solli]

дадада, проду-проду!