...некоторые вещи кажутся слишком незначительными для Великих, а кошка может знать то, чего не знают Древние Боги (с)
Название: Eidolon (Призрак)
Автор: Llanval (archiveofourown.org/users/Llanval/pseuds/Llanva...)
Переводчик: Wild Kulbabka
Рейтинг: NC-17 (насилие и секс)
Персонажи: Один, Тор, Фригга.
Краткое содержание: Но Один, со всеми своими именами и личинами, со всеми бастионами и богатствами, был не многим могущественнее глупца, сражающегося с приливом, дурака в погоне за горизонтом.
Глава 6: Один боялся повстречать убийцу, другой – найти убитого.
читать дальшеМолот тяжел в его руках.
Здесь почти не было звуков, лишь тонкий шелест деревьев вдалеке. Вокруг так тихо, что Тор слышал сухой треск внезапно натянувшейся веревки, стон перекрученных волокон. Тор мог услышать каждое крохотное, незаметное глазу движение мужчины и длинной веревки, водящей его по несокрушимой орбите вокруг древнего, сучковатого позорного столба.
Ветер резкий и слишком теплый для подобных дел.
Густая тускло-коричневая грязь хлюпала под пальцами ног, ею измазан бок, трава налипла на грудь, набилась в волосы, глаза горели белым.
Мужчина дрожал, зрачки расширены и почти не видны. Его снедало знание того, кто подарит ему последний вздох. В окровавленной руке блестел меч.
«Ударь!» Один рычал, золотой голос Гунгнира пел в израненной, грязной зеленой лощине. «Кровь за кровь, сын мой,» подгонял Один.
Тор не намерен был сомневаться. Молот перескакивал из одной руки в другую, Тор наслаждался его острым, высоким жужжанием на ветру. Но он ничего не мог поделать, найдя в себе клочок жалости к осужденному Тану. Однако он был честен с собой, этот Ас заслужил то, чтобы стать куском мяса, пожертвованным правосудию хольмганги.
Ни одно существо не может преступить законы Одина Владыки Повешенных. Ни одно.
«Ударь!»
На губах Тора застыли ругательства и вызов, его молот взлетел подобно орлу, пикирующему на добычу: тень над его головой.
Осужденный Тан оскалил зубы – тонкий, страшный череп, которым ему лишь предстояло стать – и попытался вогнать тупой клинок под ребра Тора.
Ошибка.
Он предпочитал считать своего Принца ребенком, для которого борьба в грязи за чью-то жизнь была в новинку.
Тор не такой.
За краткий вздох Тор, успев проскользнуть под широким взмахом руки Тана, извернулся в грязи подобно волку. Он опустил молот вниз, на хрупкий сустав с внутренней стороны колена Тана.
Приятный хруст, яркий, острый вопль.
Развернувшись, мертвец ударил в ответ, его меч пропел у самого уха Тора.
«Хорошо!» ревет Один. Его лицо выдает столько же, сколько поверхность зеркала: в нем пустота, если не считать искусного отражения… пустоты.
Единственный глаз Всеотца – маяк на тонкой грани застеленного грязью взгляда Тора.
Веревка затрещала, когда вес Тана обрушился на Тора, выбивая воздух из легких. Мгновенье он боролся, ноги оскальзывались в грязи. Тан ударил его в скулу, и Тор уловил запах собственной крови. Еще удар, и нет времени вытряхивать обжигающие вопли белого из собственных глазниц.
Шаря вслепую, Тор нащупал камень.
Звук густой и тусклый, и мокрый.
Лежа в грязи, он пытался отдышаться, кости трусила музыка боя, три пальца были сломаны.
«Вставай, мальчишка.» гавкает отец, чей язык подобен холодному острому клинку. «Смотри, что сделано.»
Тор поднялся с красной, раскисшей от крови земли, мгновенье он стоял, согнувшись как пес, вдыхая запах земли и знания того, что грядет.
Его молот недалеко, лежит в выщербленном круге, подобно серебряной змее. Его рука уверенна и тверда, молот вновь превратился в тень хищной птицы. Обман зрения и рассудка.
Тан умирал в собственной яркой, горячей крови. Его взгляд отдален и спокоен: глаза – черные озера, голубизна изгнана страхом и покорностью судьбе.
Тор смотрел, как грудь мужчины дрожит и вздымается подобно маленькому кроличьему сердечку. Тор знал, что не такую смерть однажды представлял себе Ас, ведь кто хочет умереть в грязи, с веревкой затянутой на ломкой, как черенок, шее? Кто хочет умереть стоя на коленях, руки раскинуты в недобром поражении? Нет, это не хорошая смерть, но это смерть заслуженная.
Его руки начали трястись, Тор занес над головой молот в высокой громоподобной дуге.
Музыка прекрасна, ужасна и конечна в своем пике.
Гравитация несла его удар, и в пространстве между собой и смертью этого мужчины Тор заметил странную вещь, ту, которая всегда преследовала его после того, как он помогал какому-нибудь Асу сбросить первую форму.
Ас смотрел на собственную смерть взглядом невидящим, глаза были спокойны и отдалённы. Казалось, умирающий был не здесь в грязи, накрытый тенью молота, летящего к его черепу, а где-то еще. Далеко-далеко.
Это как сдавливать в руке перезревший плод, чья мякоть тепла, пахуча и достаточно податлива для того, чтобы заставить отвращение пальцем провести вверх по позвоночнику. Сырой, мокрый звук от удара молота по черепу – то, что Тор ненавидел больше всего. Мерзкий вопль крови в новом бесполезном рте.
По крайней мере, он больше не чувствовал подступающей к горлу желчи, когда вытягивал молот из разбрызганных ошметков черепа Аса. Один не одобрит ни его дрожь в коленях, ни слабость в желудке. Не одобрит и Тор, если будет до конца честен с собой. В тот день на пике весны, мягкий от вспышек молодой зелени на иссохшем коричневом, когда отец впервые повел его на поле хольмганги, Тор познал лишь ужас да злые вопли бесстыдного желания выжить. Того Аса он победил почти случайно. Пролитая Тором кровь смешивалась с его собственной кислой рвотой. Он мог думать лишь о дрожащей розовой плоти, и о том, что эта плоть была столь далека от истинной формы, что на неё было жутко смотреть. Тор думал о том, что это сделал он.
Он помнил звучащие глухим диким громом слова, что сказал ему отец.
Мальчишкой сошёл ты в эту грязь. Поднимаю тебя из грязи Мужчиной.
Стой.
Тор тогда упал, и руки отца, поднявшие его из грязи, были подобны когтям Кровавого Орла.
«Ты хорошо проделал это, сын мой,» проговорил Один, поднимаясь с одного из замшелых камней, кольцом охвативших позорный столб. Поначалу он считал безнадежным своего единственного сына, единственного законного ребенка. Пусть и не намеренно, Норны были жестоки, подарив Тору день рожденья, который не оставил принцу времени возмужать под красную песнь Войны. Ребенок понимал в Войне не более чем птица или зверь.
Один был вынужден искать другие пути для превращения мускулистого, тяжелого принца в воина. Его сын на редкость легко поддавался перековке, хоть Одину и не нужно было изменять изначальное лекало.
Один пересек круг грязи и ждал, когда его сын поднимет глаза от мерзкого месива, бывшего когда-то осужденным Асом. Никто не может убивать безнаказанно под покровительством высоких залов Всеотца. Вальхалла может быть многим, но точно не логовом безрассудных рычащих зверей, не способных думать дальше клинка в собственной руке.
Он надеялся, вопреки всем доводам и чувствам, что грохота бойни, учиненной в Ётунхейме, будет довольно, чтобы утолить жажду крови Асов. Довольно, чтобы обратить их взор к чему-то более мягкому, нежному и бесконечно лучшему. Но Один, со всеми своими именами и личинами, со всеми бастионами и богатствами, был не многим могущественнее глупца, сражающегося с приливом, дурака в погоне за горизонтом.
Старый мужчина, старый бог, давно привыкший к вкусу поражения.
Поэтому он научит своего яркого, до обидного простого, золотого сына редкому нынче чувству смерти на плечах, необычному очарованию имени, заслуженного резней и хаосом, и руинами. Один научит Тора, что значит быть клинком, что значит выдыхать Войну на бесчисленные звезды и галактики. Он научит его этому с помощь тени позорного столба, пересекающей круг холодных камней хольмганги.
«Отец,» рискует прервать молчание Тор, оторвав взгляд от земли, от израненного позорного столба, нависающего над ними. «Так Смерть поступает со всеми Асами?» Он указывает пальцем на глаз в черной земле и алой крови. «Я не понимаю, почему у Неё один лик для всех?»
Одину пришлось прикусить язык, чтобы не дать смущению пролиться подобно крови между ним и Тором. На раскисшей земле лежал глаз, бледно-голубой и затуманенный, а подле – ошметки лица. Какой вопрос может быть достоин ответа, если это не более чем глаз в грязи?
«Когда Смерть приходит за ними, я вижу…» Тор искал верные слова, пытаясь сложить ответ на головоломку из слов, застывших на языке. «Я не вижу ничего. В их глазах. Кажется, они не видят меня. Они пусты, все ушло куда-то далеко.»
«Ускользнуло,» последовал ответ Одина. Его рука сама легла на покрытое коркой грязи левое плечо Тора, запах крови и пота накрепко въелся в горло. «Пойми, Тор, когда приносишь человеку смерть, это лишь смерть тела. То, что было человеком, ускользает ещё до последнего вздоха. Вот почему ты видишь в их глазах лишь собственное отражение.»
Тор открыл рот, будто собирался возразить, заляпанное кровью лицо нахмурилось. Движение раскрыло свежую корку ссадины на скуле. Он не потрудился вытереть широкий потёк крови.
Один вздохнул, сухо и устало.
«Неужели, тебе хотелось бы, чтобы последнее, что ты видел в мире живых, был молот или собственные колени в грязи, или ты сам, согнувшийся подобно псу? Хотелось бы тебе быть скотиной, дрожащей под сиянием ножа?»
Тор помотал головой, горло что-то сдавило, внезапно и больно. Мысленно он вновь возвращался к лицу Аса, но воспоминание было несовершенным, выбеленным слишком яркой схваткой.
«Этот Ас был далеко от поля хольмганги, Тор. Очень-очень далеко. Он пребывал в чертогах его отцов под светом лучшего дня. Возможно, его убаюкивал ласковый голос матери, возможно, знающие руки жены.» Один улыбнулся, но это было совсем не похоже на улыбку. Краткое признание того, что не дано изменить, или, возможно, чему нельзя отказать. «Или он кутил с друзьями детства и зелеными, неоконченными влюбленностями.»
Ветер, дующий в спину Тору, непереносим: дразнящий, подающий надежду и свежий. Глубоко, хоть и едва ощутимо вздохнув, Тор продел руку в кожаную петлю на рукояти молота. Два цикла первого солнца Асгарда водил его отец на поле хольмганги, где Тор становился вершителем правосудия Одина Всеотца. И лишь теперь он начинал понимать зачем.
Не бывает жизней слишком мелких, как не бывает и слишком ценных.
Ни один не может вознестись над Троном.
Не называй Человека счастливым, пока он не умер. Не называй жизнь Хорошей, пока она не прервалась.
Будь настолько милосердным, насколько заслуженно, неважно другом или врагом.
И главное, позволь свершиться правосудию. Пусть оно настигнет всех, за каждый поступок, за каждый выбор.
Тор решил, что он, став Королем, будет очень рад принести правосудие в Ётунхейм.
Автор: Llanval (archiveofourown.org/users/Llanval/pseuds/Llanva...)
Переводчик: Wild Kulbabka
Рейтинг: NC-17 (насилие и секс)
Персонажи: Один, Тор, Фригга.
Краткое содержание: Но Один, со всеми своими именами и личинами, со всеми бастионами и богатствами, был не многим могущественнее глупца, сражающегося с приливом, дурака в погоне за горизонтом.
Глава 6: Один боялся повстречать убийцу, другой – найти убитого.
читать дальшеМолот тяжел в его руках.
Здесь почти не было звуков, лишь тонкий шелест деревьев вдалеке. Вокруг так тихо, что Тор слышал сухой треск внезапно натянувшейся веревки, стон перекрученных волокон. Тор мог услышать каждое крохотное, незаметное глазу движение мужчины и длинной веревки, водящей его по несокрушимой орбите вокруг древнего, сучковатого позорного столба.
Ветер резкий и слишком теплый для подобных дел.
Густая тускло-коричневая грязь хлюпала под пальцами ног, ею измазан бок, трава налипла на грудь, набилась в волосы, глаза горели белым.
Мужчина дрожал, зрачки расширены и почти не видны. Его снедало знание того, кто подарит ему последний вздох. В окровавленной руке блестел меч.
«Ударь!» Один рычал, золотой голос Гунгнира пел в израненной, грязной зеленой лощине. «Кровь за кровь, сын мой,» подгонял Один.
Тор не намерен был сомневаться. Молот перескакивал из одной руки в другую, Тор наслаждался его острым, высоким жужжанием на ветру. Но он ничего не мог поделать, найдя в себе клочок жалости к осужденному Тану. Однако он был честен с собой, этот Ас заслужил то, чтобы стать куском мяса, пожертвованным правосудию хольмганги.
Ни одно существо не может преступить законы Одина Владыки Повешенных. Ни одно.
«Ударь!»
На губах Тора застыли ругательства и вызов, его молот взлетел подобно орлу, пикирующему на добычу: тень над его головой.
Осужденный Тан оскалил зубы – тонкий, страшный череп, которым ему лишь предстояло стать – и попытался вогнать тупой клинок под ребра Тора.
Ошибка.
Он предпочитал считать своего Принца ребенком, для которого борьба в грязи за чью-то жизнь была в новинку.
Тор не такой.
За краткий вздох Тор, успев проскользнуть под широким взмахом руки Тана, извернулся в грязи подобно волку. Он опустил молот вниз, на хрупкий сустав с внутренней стороны колена Тана.
Приятный хруст, яркий, острый вопль.
Развернувшись, мертвец ударил в ответ, его меч пропел у самого уха Тора.
«Хорошо!» ревет Один. Его лицо выдает столько же, сколько поверхность зеркала: в нем пустота, если не считать искусного отражения… пустоты.
Единственный глаз Всеотца – маяк на тонкой грани застеленного грязью взгляда Тора.
Веревка затрещала, когда вес Тана обрушился на Тора, выбивая воздух из легких. Мгновенье он боролся, ноги оскальзывались в грязи. Тан ударил его в скулу, и Тор уловил запах собственной крови. Еще удар, и нет времени вытряхивать обжигающие вопли белого из собственных глазниц.
Шаря вслепую, Тор нащупал камень.
Звук густой и тусклый, и мокрый.
Лежа в грязи, он пытался отдышаться, кости трусила музыка боя, три пальца были сломаны.
«Вставай, мальчишка.» гавкает отец, чей язык подобен холодному острому клинку. «Смотри, что сделано.»
Тор поднялся с красной, раскисшей от крови земли, мгновенье он стоял, согнувшись как пес, вдыхая запах земли и знания того, что грядет.
Его молот недалеко, лежит в выщербленном круге, подобно серебряной змее. Его рука уверенна и тверда, молот вновь превратился в тень хищной птицы. Обман зрения и рассудка.
Тан умирал в собственной яркой, горячей крови. Его взгляд отдален и спокоен: глаза – черные озера, голубизна изгнана страхом и покорностью судьбе.
Тор смотрел, как грудь мужчины дрожит и вздымается подобно маленькому кроличьему сердечку. Тор знал, что не такую смерть однажды представлял себе Ас, ведь кто хочет умереть в грязи, с веревкой затянутой на ломкой, как черенок, шее? Кто хочет умереть стоя на коленях, руки раскинуты в недобром поражении? Нет, это не хорошая смерть, но это смерть заслуженная.
Его руки начали трястись, Тор занес над головой молот в высокой громоподобной дуге.
Музыка прекрасна, ужасна и конечна в своем пике.
Гравитация несла его удар, и в пространстве между собой и смертью этого мужчины Тор заметил странную вещь, ту, которая всегда преследовала его после того, как он помогал какому-нибудь Асу сбросить первую форму.
Ас смотрел на собственную смерть взглядом невидящим, глаза были спокойны и отдалённы. Казалось, умирающий был не здесь в грязи, накрытый тенью молота, летящего к его черепу, а где-то еще. Далеко-далеко.
Это как сдавливать в руке перезревший плод, чья мякоть тепла, пахуча и достаточно податлива для того, чтобы заставить отвращение пальцем провести вверх по позвоночнику. Сырой, мокрый звук от удара молота по черепу – то, что Тор ненавидел больше всего. Мерзкий вопль крови в новом бесполезном рте.
По крайней мере, он больше не чувствовал подступающей к горлу желчи, когда вытягивал молот из разбрызганных ошметков черепа Аса. Один не одобрит ни его дрожь в коленях, ни слабость в желудке. Не одобрит и Тор, если будет до конца честен с собой. В тот день на пике весны, мягкий от вспышек молодой зелени на иссохшем коричневом, когда отец впервые повел его на поле хольмганги, Тор познал лишь ужас да злые вопли бесстыдного желания выжить. Того Аса он победил почти случайно. Пролитая Тором кровь смешивалась с его собственной кислой рвотой. Он мог думать лишь о дрожащей розовой плоти, и о том, что эта плоть была столь далека от истинной формы, что на неё было жутко смотреть. Тор думал о том, что это сделал он.
Он помнил звучащие глухим диким громом слова, что сказал ему отец.
Мальчишкой сошёл ты в эту грязь. Поднимаю тебя из грязи Мужчиной.
Стой.
Тор тогда упал, и руки отца, поднявшие его из грязи, были подобны когтям Кровавого Орла.
«Ты хорошо проделал это, сын мой,» проговорил Один, поднимаясь с одного из замшелых камней, кольцом охвативших позорный столб. Поначалу он считал безнадежным своего единственного сына, единственного законного ребенка. Пусть и не намеренно, Норны были жестоки, подарив Тору день рожденья, который не оставил принцу времени возмужать под красную песнь Войны. Ребенок понимал в Войне не более чем птица или зверь.
Один был вынужден искать другие пути для превращения мускулистого, тяжелого принца в воина. Его сын на редкость легко поддавался перековке, хоть Одину и не нужно было изменять изначальное лекало.
Один пересек круг грязи и ждал, когда его сын поднимет глаза от мерзкого месива, бывшего когда-то осужденным Асом. Никто не может убивать безнаказанно под покровительством высоких залов Всеотца. Вальхалла может быть многим, но точно не логовом безрассудных рычащих зверей, не способных думать дальше клинка в собственной руке.
Он надеялся, вопреки всем доводам и чувствам, что грохота бойни, учиненной в Ётунхейме, будет довольно, чтобы утолить жажду крови Асов. Довольно, чтобы обратить их взор к чему-то более мягкому, нежному и бесконечно лучшему. Но Один, со всеми своими именами и личинами, со всеми бастионами и богатствами, был не многим могущественнее глупца, сражающегося с приливом, дурака в погоне за горизонтом.
Старый мужчина, старый бог, давно привыкший к вкусу поражения.
Поэтому он научит своего яркого, до обидного простого, золотого сына редкому нынче чувству смерти на плечах, необычному очарованию имени, заслуженного резней и хаосом, и руинами. Один научит Тора, что значит быть клинком, что значит выдыхать Войну на бесчисленные звезды и галактики. Он научит его этому с помощь тени позорного столба, пересекающей круг холодных камней хольмганги.
«Отец,» рискует прервать молчание Тор, оторвав взгляд от земли, от израненного позорного столба, нависающего над ними. «Так Смерть поступает со всеми Асами?» Он указывает пальцем на глаз в черной земле и алой крови. «Я не понимаю, почему у Неё один лик для всех?»
Одину пришлось прикусить язык, чтобы не дать смущению пролиться подобно крови между ним и Тором. На раскисшей земле лежал глаз, бледно-голубой и затуманенный, а подле – ошметки лица. Какой вопрос может быть достоин ответа, если это не более чем глаз в грязи?
«Когда Смерть приходит за ними, я вижу…» Тор искал верные слова, пытаясь сложить ответ на головоломку из слов, застывших на языке. «Я не вижу ничего. В их глазах. Кажется, они не видят меня. Они пусты, все ушло куда-то далеко.»
«Ускользнуло,» последовал ответ Одина. Его рука сама легла на покрытое коркой грязи левое плечо Тора, запах крови и пота накрепко въелся в горло. «Пойми, Тор, когда приносишь человеку смерть, это лишь смерть тела. То, что было человеком, ускользает ещё до последнего вздоха. Вот почему ты видишь в их глазах лишь собственное отражение.»
Тор открыл рот, будто собирался возразить, заляпанное кровью лицо нахмурилось. Движение раскрыло свежую корку ссадины на скуле. Он не потрудился вытереть широкий потёк крови.
Один вздохнул, сухо и устало.
«Неужели, тебе хотелось бы, чтобы последнее, что ты видел в мире живых, был молот или собственные колени в грязи, или ты сам, согнувшийся подобно псу? Хотелось бы тебе быть скотиной, дрожащей под сиянием ножа?»
Тор помотал головой, горло что-то сдавило, внезапно и больно. Мысленно он вновь возвращался к лицу Аса, но воспоминание было несовершенным, выбеленным слишком яркой схваткой.
«Этот Ас был далеко от поля хольмганги, Тор. Очень-очень далеко. Он пребывал в чертогах его отцов под светом лучшего дня. Возможно, его убаюкивал ласковый голос матери, возможно, знающие руки жены.» Один улыбнулся, но это было совсем не похоже на улыбку. Краткое признание того, что не дано изменить, или, возможно, чему нельзя отказать. «Или он кутил с друзьями детства и зелеными, неоконченными влюбленностями.»
Ветер, дующий в спину Тору, непереносим: дразнящий, подающий надежду и свежий. Глубоко, хоть и едва ощутимо вздохнув, Тор продел руку в кожаную петлю на рукояти молота. Два цикла первого солнца Асгарда водил его отец на поле хольмганги, где Тор становился вершителем правосудия Одина Всеотца. И лишь теперь он начинал понимать зачем.
Не бывает жизней слишком мелких, как не бывает и слишком ценных.
Ни один не может вознестись над Троном.
Не называй Человека счастливым, пока он не умер. Не называй жизнь Хорошей, пока она не прервалась.
Будь настолько милосердным, насколько заслуженно, неважно другом или врагом.
И главное, позволь свершиться правосудию. Пусть оно настигнет всех, за каждый поступок, за каждый выбор.
Тор решил, что он, став Королем, будет очень рад принести правосудие в Ётунхейм.
~ * ~
@темы: перевод, Фанфик, Eidolon (Призрак), Тор
Девочка оказалась хороша: шумное, самоуверенное дитя с короной волос цвета дубовой коры и глазами, что слишком ясно напоминали её не-матери взгляд Одина Всеотца.
Когда Фригга выбрала ребенку имя, её суровый, ни о чем не сожалеющий муж нахмурился и вежливо попросил выбрать другое.
Фригга отказалась.
Скульд. Имя – не мелочь, очень часто оно является зароком того, что будет сопровождать ребенка в его первой форме. Скульд – не больше и не меньше, чем её имя.
Первая валькирия Одина. И уж точно не последняя.
Странные, неласковые дочери Одина Носящего Маску.
Однажды она прямо спросила его, без малейшего намека на ту боль, что испытывала, в голосе, что задумал он для девяти незаконнорожденных дочерей, кружащих у трона Вальхаллы. Один улыбнулся, резкое, суровое лицо смягчилось, и выхватил ткацкий челнок из рук Фригги.
«Жена, будешь ли ты также привязана к своей орбите, как я к моей?»
Фригга оставила челнок в руках мужа, позабыв теплую желтую нить, вплетаемую в чешую дракона цвета вайды. Он ткала свою надежду на первенца-мальчика, которого ожидали и требовали от неё.
Глаза её мужа ярки, остры и ясны. Видят далеко, подумалось ей. «Они не проживут легкие жизни, мой господин. Они будут прорехами в знакомой ткани. Изгои и диковинки.»
«Это неизбежно, мой компас.»
«Так значит, ты разорвешь нашу орбиту, Всеотец?»
«Нет,» ответил Один, все еще сжимая в руке челнок. «Но она станет и их орбитой.»
Фригга рассмеялась тогда над ним и над его самонадеянностью. «Ты всегда стремишься к невозможному?»
Улыбнувшись по-настоящему, Один вернул ей челнок. Она помнила, как посмотрела на дракона цвета вайды, искусно вытканного на зеленом шелке, а затем услышала эхо его шагов.
Тогда она поняла то, что осталось несказанным. Один откроет для Асгарда все пути, чтобы королевство стало свободным от самого себя и от других. Но он никого не подтолкнет к этим путям, Асгард должен самостоятельно найти дорогу.
«Моя Королева?» позвал тихий голос, переворачивая вверх дном её воспоминания. «Леди Орлун пришла за нитью для своей дочери.»
Фригга тряхнула головой в напрасной попытке распутать перепутанные мысли и кивнула, позволяя молодой служанке впустить Леди в Ткацкую Комнату. Глядя на маленькую девочку с блестящими золотыми волосами, заплетенными в тонкую косичку, она думала о собственном сыне.
Высокая тонкая как клинок Асинья ступила в священную тишину ткацкого покоя Королевы. Фригга чувствовала нервозность на её бледной коже, волнение в дрожащих подушечках пальцев. Знакомый знак, в тот или иной момент она видела его в каждой асгардской женщине.
Леди выразила положенные обычаем знаки покорности и почтения. Слов не было, ведь это было бы неуместно.
Фригга вздохнула и передала в руки стоящей перед ней матери отрез мягкой, искусно вытканной ткани.
Леди посмотрела на голубую ткань в своих руках, затем – в лицо Королевы.
«Это хорошая партия, Орлун.» проговорила Фригга, надеясь, что на её лице отразилась хоть капля сочувствия. «Хорошая жизнь. Счастливая.»
«Спасибо, моя Королева,» прошептала в ответ Леди, пальцы плотно вцепились в ткань. «Я довольна.»
Когда высокие двери плавно закрылись, Фригга отослала служанку и вновь обратила взор к своему ткацкому станку, челноку, колодцу и нити. К маленькому кинжалу, спрятанному у правого колена, к серебряным ножницам, лежащим раскрытыми на скамье. Она не решалась возвратиться к колодцу, хоть тихий пронзительный шепот плескался у его низких камней. Урд уже говорила с ней сегодня, и волосы Фригги до сих пор вились от влаги, помня хватку туманных рук Норны. Для одного восхода первого солнца Асгарда ей нашептали на ухо достаточно нитей. Довольно жутко было видеть древнее, нереальное лицо бледной ётунской девы, отраженное поверх её собственного. И еще страшнее наблюдать, как это лицо разорвало покров вод, чтобы говорить с нею.
Её Король и Муж затеял что-то, и в этот раз она не даст застать себя врасплох. В этот раз она готова будет встретить Одина Плута и его острый лживый язык. Она будет держаться начеку с его маленькими сущностями, что лишь приняли форму птиц. Нить, за которой она следует, странна и запутана, едва ли приручена её ловкими руками. Это нить её сына, и она дорого заплатила, чтобы увидеть своё дитя высоким и сильным. Его отец не получит его целиком. В конце концов, она выполнила свою часть уговора, родив Всеотцу сына. Она имеет право требовать что-то взамен.
Но, ах, где же её дочь?
Её снедало острое смятение. Память подсовывала лишь кости, скудные воспоминания, из которых она могла сложить запутанный лабиринт намерений мужа. Все эти годы Фригга верила, что игры мужа – лишь следствие пустой колыбели подле их постели, пока он не снизошел до того, чтобы раскрыть ей свою цель! Опыт, бесплодный, затеянный по собственному капризу поиск. Хотя она ни разу не пожалела, что у неё есть девять не-дочерей. Она была благодарна за каждую из них, хоть они никогда и не станут её.
Тор её. Он ёё дитя в той же степени, что и Одина, и она устала прятаться под защитой тени мужа. Она позволила мужчинам Асгарда считать себя не более, чем Богиней Брака и Родов, лишь помощницей их Короля.
Фригга знаела, что она есть, как знала и силу в собственных костях.
Один Плут использует её сына в погоне за очередным из своих невозможных желаний. Но он не выдаст того, что прячет под сердцем, не раскроет своих интриг, так же как не расскажет о том, что узнал провисев на ясене.
«Достопочтенная Мать!»
Фригга обернулась к своему сияющему правдивому сыну и улыбнулась. Он подошел к ней довольно мирно, хоть у неё и першило в горле при виде первых побегов непомерной гордости в его широком шаге. Тор знал, он единственный сын Одина Всеотца. Он знал, что дает этот несоизмеримый, недосягаемый титул.
«Достопочтенная Мать, сегодняшний вечер…» Тор сбился, неожиданный румянец залил щеки. Ушиб саднил, и Тор едва сдерживал желание почесать его. Он будет снова кровоточить. Мать безмятежно смотрела на него, в глазах цвета морской волны притаился мягкий упрек.
«Мам, как ты? Я не видел тебя за обедом.» За это он был вознагражден настоящей улыбкой, что приглушило его стыд за ненамеренную формальность. Мать никогда не любила жесткий, несгибаемый протокол, что управлял его отношениями с отцовским двором. «Мне не хватало тебя.» Тор знал, что мать больше всего любит в нем честность. Он действительно переживал её отсутствие, особенно после того, как отец привел его с хольмганги. Ему не хватало тишины, той легкости, с которой мать угадывала, что вцепилось в изнанку его кожи. Её молчаливого понимания.
Тихо рассмеявшись, Фригга взмахнула рукой, как птичьим крылом, предлагая сесть подле неё. Цвет её глаз запрещал отказ. Те же самые руки пожурили его за попытку положить молот подле её изящно сверкающего пиршественного рога. «Сын, сколько мне ёще учить тебя манерам?»
«Да,» ответил Тор. «Они скучны и жалки. Но что плохого в том, чтобы гордиться своим оружием? Отец не расстается с Гунгниром.»
«Он Король,» ответила Фригга. Тор открыл рот, будто собираясь возразить, но Фригга вскинула два пальца, и этого жеста оказалось достаточно, чтобы заставить сына замолчать. «Ты Принц Асгарда. Но ты не можешь кичиться собственными привилегиями лишь потому, что они твои. Ни у одного из Танов в трапезной зале нет при себе меча, и если они уважают законы Одина Всеотца, должен и ты.»
При этих словах Тор нахмурился. Брошенный украдкой на мать взгляд подсказал ему, что, разыграв притворное огорчение, избежать этой просьбы не удастся. «Прошу прощения, Мать. Я больше не принесу в трапезный зал Тилькваму.»
«Будь добр, постарайся.» Но то, что она собиралась сказать дальше, было обрезано при взгляде на его пальцы. Плохо перевязанные и скрученные, маленькие полумесяцы ногтей все еще забиты черной грязью. Она забыла, пусть и на миг, что её сын ходил сегодня на хольмгангу. Её щеки залил гневный румянец: отчаянье матери, сражающейся с потребностями и обычаями мира, который ей не дано понять до конца – мира Мужчин, столь странных существ.
Тор попытался спрятать руки под стол, но неловкая угловатость юности еще не оставила его, и костяшки пальцев с хрустом ударились о край скамьи из золотисто-медового дерева.
«Глупый мальчишка,» прошипела Фригга, хватая руку сына с силой достаточной, чтобы заставить его не двигаться. «Это рана получена не в бою. Почему ты все время стремишься украсить собственную плоть шрамами?» Совсем как твой отец. Нахмурившееся в ответ на её слова лицо сына беспокоило Фриггу. «Вряд ли это то, к чему должен стремиться первый из сынов Асгарда.»
«Если я стану воином, я должен…»
«Ты станешь Королем.» резко и мудро оборвала Фригга.
«Но я не понимаю,» возразил Тор как раз в тот момент, когда мать вправила его мизинец обратно в измученный сустав. «Ой. В чем же разница?»
«Её и не будет,» пробормотала Фригга то ли сыну, толи себе. «Завтра я поговорю с твоими учителями. И если понадобится, ты выучишь Речи Высокого от первой до последней строчки. А не будешь достаточно прилежным, поручу тебя заботам Мунина.»
Тор издал низкий, несчастный вздох, глядя, как его мать стирает все свидетельства посещения им хольмганги. «Не хочу, чтоб меня учили птицы… существа, прикидывающиеся птицами.»
Он скорее предпочтет, чтобы его учили волки.
Вечерняя трапеза прошла тихо, под звуки Поэмы о Хельги и Сигрун, призванной доставить гостям легкое, изысканное удовольствие. Гномы, представители гильдии кузнецов и их несчастный затюканный счетовод, пришли в восторг от льющихся стихов и хитроумных, извилистых аллюзий. Не просто следовать этой песне, тем более для сынов Нидавеллира.
Фригга аплодировала ровно столько, сколько от неё ожидали, осушила до дна свой пиршественный рог и отправилась искать мужа, чтобы снять его с того дерева, на которое он повесил себя сегодня.
В королевских покоях дышал мрак, но света было достаточно, чтобы увидеть, что муж принес её меч из ткацкого покоя. Он гордо стоит подле его меча, два солнца, не оставившие места для луны. Нортунг и Грам.
«Наш сын сделал все возможное, что бы я захотела побыть одна,» ответила Фригга, проплыв к широкому изгибу постели. От неё не ускользнуло, что магическое плетение на стенах изменилось этой ночью. В нем чувствовалась рука Одина. Неужели он услышал отголосок её досады, даже блуждая по своим странным, далёким тропам? «Что-то пошло не так в кругу хольмганги?» Она не приемлет его методы, но, тем не менее, понимает, как Ужасно, когда один Ас убивает другого. Столь мелкий исход не достоин богов.
«Нет,» вздохнул Один, ступая в длинную, непоколебимую тень жены. «Сегодня все прошло хорошо. Тор приобретает все большую уверенность в себе с каждым оборотом нашего третьего солнца.» На красивом терпеливом лице жены он мог прочитать: и в этом проблема. «Но Тор должен быть тем, чем станет.»
Один подсчитал, у него была сотня и семьдесят два имени. Все они произрастали из одного корня, корня войны, победы и обмана. Несколько из них свидетельствовало о более мелких вещах, тех, что он дарил собственной жене.
Подняв острую изящную бровь, Фригга подошла к мужу. От её внимания не ускользнуло, что Один сбросил большинство затканных слоев придворного облачения. Её взгляд задержался на сильной, тяжелой линии его плеч под туникой цвета слоновой кости. Прикосновение пальцев к рогатым оленям, вытканным по вороту, все, что было нужно Одину вместо слов.
Один обвил руками изгиб её спины, раздвинул разрез платья. Он был вознагражден бездыханным всхлипом ожидания. Его жена выскользнула из платья подобно птице, подобно клинку, рассекающему водную гладь.
Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы притворствовать.
Ладони Одина коснулись бедер Фригги. Он гладил знакомую плоть, скользил по ней, пока не оказался меж её ног, а она не стала вздохом у его уха, длинными пальцами в серебре его волос. Давление умелых пальцев на нежную плоть, и Фригга рванулась навстречу его руке. Один мог слышать каждый тихий острый вздох, проскользнувший между зубами жены.
Смеясь, он выгнул шею, прижался губами к теплой медовой коже жены, к беспокойной дрожи её пульса.
«Не дразни,» приказала Фригга, прежде чем её язык украл смех Всеотца. Один никогда не сердился, если она проливала немножко крови. Фригга вдохнула, чувствуя пот, скопившийся меж их телами, и слабый, но такой знакомый запах кожаного доспеха, и дрожь озона, накрепко въевшиеся в кожу мужа под её руками.
Фригга права, как всегда. Несколько неловких движений, и Один почувствовал, как бедра жены обхватили его чресла, сильные пальцы вонзились в его плечи. Мир, который он мог видеть одним глазом, захвачен вихрем непокорных напитанных солнцем волос жены. Её рот изогнут в улыбке, груди тверды под его ладонью.
Их ритм был легок, порожден столетиями, проведенными вместе. Зубы Одина, терзающие её язык, подобны волчьим клыкам, но Фригга наслаждалась этим. Наслаждалась вздохами её неласкового господина, пусть их красный пик и похож на рычание волка.
Истома напитала кости Фригги, даря своеволие её языку. Повернувшись к силуэту лежащего в постели мужа, она настаивала лишь на одном.
«Я знаю тебя, муж,» вздохнула она, выслеживая его единственный глаз как ястреб выслеживает мышь. «Я видела достаточно твоих интриг, чтобы говорить с тобой прежде, чем твоя хитрость заведет тебя еще дальше.»
Один не ответил, ожидая, что дальше скажет его мудрая Королева.
«Хеймдалль говорил со мной о тени, накрывшей Ётунхейм, и о твоих птицах. Норны подарили мне нить моего собственного сына.» Она склонила голову, но лишь на краткий миг. «И, ах, муж мой, Всеотец, я не могу прочесть её и вполовину так легко, как хотелось бы.»
Один понял, что он устал более, чем возможно. Вес презренной короны напоминал ему, каково быть обделенным. «Что прочитала ты, моя Королева, моя жена?»
«Ничего. Клубок запутанных нитей.»
Один сжал её руки в своих. Глупо было надеяться, что жест утешит Фриггу, остановит её расспросы. Она мастер своего дела, так же как и Один.
«Ты хочешь осиротить эту тень.» предположила Фригга, яркие глаза полны знания. «Хеймдалль – вещь в себе, и все же он Слеп? Я знаю тебя, Борсон, ты не делишься своими сокровищами. Так же, как и твой сын.»
Ты чувствуешь, что тебя обокрали, хотела проговорить Фригга. Но она не посмела произнести имя Короля Ётунхейма в собственной постели.
«Асгард не делится своей силой,» возразил Один, завиток ярости пробрался в его голос, единственный глаз стал остр и жесток. «Мы не победили бы ванов, возвращая их Королю захваченных нами заложников. Мы забрали Фрейра и Фрейю, мы сделали их нашими. Они не более ваны, чем ты или я.» В Одине вспыхнул стыд, но его легко прогнать. На сожаления нет времени, Один Всеотец – раб нечто большего, чем жалкие сожаления.
Трон Асгарда – жестокая возлюбленная.
«Нет, наша Богиня Любви и Бог Плодородия более не ваны,» Фригга сжала губы в тонкое, горькое лезвие. «но когда-то они были, Мой Господин.»
Один начал было протестовать, его острые белые зубы блестели в густых сумерках.
Фригга не собиралась терпеть это.
«Ты вправду думаешь, что они забыли дом родной крови, сверкающие нежные покои их отца Ньёрда? Истинное море, убаюкивающее их планету?» Она должна заставить её мужа и Короля увидеть смысл в ее словах. Никто не купит мир ценой и способами, которые наверняка готов был задействовать Один. Тор не принесет собственное счастье в жертву прочного мира для этого королевства, он не станет очередным куском королевской плоти, скормленным трону.
«Да,» с нажимом ответил Один, заканчивая спор. «Согласись, Богиня Фригга, без их жертвы мы не получили бы мир.»
Фригга ощутила, что в её гортани нет больше голоса горячего настолько, насколько ей нужно. Но будут другие ночи. Другие значения и другие тропы. Поднявшись с постели, она оставила за спиной тень Одина Борсона наедине с его мыслями, его планами и его интригами. Но она не уйдет, не сказав последнего слова.
«В Доме Короля Лаувейи есть сад… а в нем маленький скворчонок.»
Один отвернулся от неё, от нежного эха её шагов по холодным сверкающим полам.
Есть вещи, которые невозможно удержать, поэтому приходится приковывать их к себе, неважно насколько неласковы цепи.
Примечания автора:
Название этой главы, как и предыдущих, взято из стихов Стивена Крэйна. Вдохновением для вступительной сцены послужил замечательно жестокий и странный фильм «Valhalla Rising» (в русском прокате – «Вальгалла: Сага о викинге» - прим. пер.). Сентенция «Не называй Человека счастливым…» принадлежит Эсхилу.
Хольмганга – я бессовестно изменила значение этого слова. Со старонорвежского его значение перевести довольно сложно, дословный перевод – «быть отведенным на остров». Это отсылает к старинной традиции поединка между двумя воинами. Однако, хольмганга – это не простая дуэль, а схватка, подразумевавшая страшный позор для одного из воинов, смерть проигравшего. Такой поединок проходил обычно на острове, чтобы ни один из бойцов не мог сбежать. Я не употребила термин «гаэлга» (виселица) лишь потому, что в моей истории не было повешенных. И если уж говорить о законах, установленных Одином, мне не хотелось, чтобы они напоминали Дикий Запад с его висельниками и тому подобным. В конце концов, Асы – пришельцы, у них могут быть какие-то странные обычаи.
Тильквама – молот, который был у Тора до того, как Один вручил ему Мьёльнир. Переводится как «следствие, результат».
Примечания переводчика:
Скульд – в скандинавской мифологии младшая норна, чье имя означает «будущее или долг». В этой истории – валькирия, сводная сестра Тора.
Урд – старшая норна, в чьей власти прошлое и судьба.
Речи Высокого – одна из песен Старшей Эдды, содержащая наставления относительно поведения, приема гостей, а также правила житейской мудрости и тому подобное.
Идунн и Тюр – богиня вечной молодости, хранящая золотые яблоки, и бог воинской доблести соответственно.
Поэма о Хельги и Сигрун – реально существующий старонорвежский эпос.
Нидавеллир – один из Девяти Миров, дом гномов.
Нортунг и Грам – на самом деле разные названия одного и того же меча, принадлежищий по легенде Зигфриду. В «Песне о нибелунгах» он называется Бальмунг, в Эдде – Грам. Вагнер в «Кольце нибелунга» переименовал этот меч Нортунг.
Фрейр и Фрейя – бог плодородия и богиня любви, дети короля ванов Ньёрда, бога ветра и моря. История того, как они попали к асам, изложенная автором, практически не отличается от канонической.
PS. [грозя небесам кулаком] Один, ну почему, когда ты распределял мед поэзии, не дал мне таланта переводить постельные сцены?!
PPS. В связи с моим участием в Фандомной битве возможны задержки с переводом седьмой главы. Однако, прошу не волноваться, бросать перевод я не собираюсь ни при каком раскладе.
Почему-то Один в этой истории меня неимоверно раздражает.
почему, когда ты распределял мед поэзии, не дал мне таланта переводить постельные сцены?!
а по-моему, получилось впечатляюще!!!
спасибо за продолжение!!!
сцена в спальне очень горячая... и Фригга просто потрясающая.
*и Фригга просто потрясающая.*
Если не считать главного героя, то есть Локи, Фригга вместе с Лаувейей и Хельблинди, пожалуй, мои самые любимые персонажи в этой истории. Кстати, дальше её тоже будет немало.
*Почему-то Один в этой истории меня неимоверно раздражает. Есть ощущение, что автор сама его очень не любит.*
Ну, автор не скрывает своей симпатией к ётунам, да и я недолюбливаю Одина еще с первого знакомства со скандинавской мифологией (возможно, это также отложило отпечаток на перевод).
В оправдание могу сказать лишь то, что автор не приписала Одину ничего, чем его уже не наделила мифология, которая изобразила его довольно неприятным типом. В конце концов, не зря среди его кенингов были эпитеты вроде Убийцы, Обманщика и Вора, согласитесь, не самые лестные прозвища для верховного божества.
*а по-моему, получилось впечатляюще!!!*
*сцена в спальне очень горячая...*
Спасибо. Я дико за нее переживала. Хотя это еще цветочки, надо мной дамокловым мечом висит - !спойлер! - ётунский секс из девятой главы.
*спасибо за продолжение!!!*
*спасибо за то, что жертвуете наукой ради нас!*
Не за что!
На этот раз моя жертва оказалась гораздо приятней тех, что я обычно приношу науке))
что-то на фоне всех этих мифологий жертвенные козы вообразились...
ОООООООООООООООООООООО!!!
Не, до коз, слава Одину, пока дело не дошло, обхожусь тотемной кружкой, вроде помогает
Хех, не знает мой научный, чем я занимаюсь вместо написания статей))
Solli, я когда первый раз эту сцену прочитала, у меня было примерно такое выражение лица
гомосексуальныймоносексуальныйхрен-поймешь-какой етунский секс. И он был написан хорошо и мне понравилось. Это при том, что я всегда считала себя приверженицей традиционного гетанекоторые авторы умеют убеждать! :-)
а пейринг какой, если не секрет?)
Меня всегда интересовала история и описанный в ней мир. И пофиг, кто с кем спит, хоть Магистр Йода с Чуббакой))
а пейринг какой, если не секрет?)
Где? В девятой главе "Призрака" или в "The World's Translated Thus"?
Vintra, спасибо))
в Призраке!
а The World's Translated Thus - это по какому фандому?
черт, я только что прочитала про гомосексуальный моносексуальный хрен-поймешь-какой етунский секс.
а пейринг какой, если не секрет?)
Мне кажется: Локи/Локи.
оО
Лаувейя/ОС. Больше палиццо не буду, как-то нехорошо раскрывать карты на три главы вперед))
Мне кажется: Локи/Локи.
Побойтесь Одина, ребенку тринадцать лет! Фафнира на Вас нету))))
а The World's Translated Thus - это по какому фандому?
Не поверите, по Трансформерам. Я в свое время полезла читать этот фик исключительно с целью посмеяться над историей любви (да еще с рейтингом М) грузовика к самолетику. Но, прочитав глав пять, поняла, что мне как-то не смешно, стебаться совершенно не над чем (ведь написано очень хорошим языком), история держит в напряжении, мир прописан замечательно, а героям я всерьез сопереживаю.
Кроме шуток, советую читать "TWTT" всем. Один и з немногих примеров того, как автор единственного фанфика вложил в характеры персонажей больше, чем официальная франшиза за все надцать лет.
ок, буду с нетерпением ждать главу 9, а также 8 и 7)
Один и з немногих примеров того, как автор единственного фанфика вложил в характеры персонажей больше, чем официальная франшиза за все надцать лет.
я иногда тоже очень жалею, что некоторые тексты не могут быть экранизированы - так они хороши!