Автор: Llanval (archiveofourown.org/users/Llanval/pseuds/Llanva...)
Переводчик: Wild Kulbabka
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Лаувейя, Локи, Хельблинди, внезапно Хугин и Мунин.
Краткое содержание: К счастью, его отец не забыл и не оглох. Хотя скорее это не счастье, а проклятие, Локи не представлял, каково чувствовать себя столь чудовищно обделенным.
Глава 3: Последовал неторопливый ответ: «О душа, это мир. Здесь твой дом.»
читать дальшеНа восьмом году жизни зеленая луна застала Локи стоящим на коленях в разрушенном сердце храма его предков, язык распух, а кровь была соленой на зубах. Меж дрожащих ладоней из потрескавшегося камня прорастал ледяной сталагмит.
Он поднял руки, голос – тонкое причитание на ветру.
Лёд расцветал, разворачивался под руками Локи подобно секретам, пойманным в изломах рун. Принц готов был рассмеяться, наслаждаясь уверенностью в собственной силе, но цена была бы непомерно высока. Ему слишком нравилось плевать в лицо Хеймдаллю, чтобы рискнуть распустить покров тьмы, который он набросил на сломанные шпили и ослепшие дома Ётунхейма.
Лёд тусклый и немой, и у Локи разрывалось сердце от мысли, что ему никогда не петь как раньше. Если не считать его сада – его маленькой несовершенной лисы, тяжелых деревьев неправильной формы, оленя со странными рогами – Локи никогда не смог бы забыть, что эта песня была его первой и единственной колыбельной. Он знал, что некоторые ётуны уже стали глухи к слабому голосу их собственного мира.
К счастью, его отец не забыл и не оглох. Хотя скорее это не счастье, а проклятие, Локи не представлял, каково чувствовать себя столь чудовищно обделенным. Лаувейя умело скрывал свои чувства, но иногда, в страшно короткие, страшно ясные мгновенья, Локи мог различить страдание в красных глазах отца. Бог, не слышащий костей собственных предков, Король, не видящий стихий под ногами, лишенный того, что было для него столь же естественно, как Океан для зверя прилива.
Выставленный на посмешище для всего мира.
Поднимаясь на храмовую гору по выложенным собственными руками ступеням, Лаувейя повторял имена отцов своего отца. Имир, Трудгельмир, Бергельмир, Тривальди, Мимир, Вафтруднир, Фарбаути. Пирамиды молчали, рты предков Короля зашиты Одином Плутом с его вожделением мира. Но что есть мир, для тех, под чьими стопами развернулась вечность? Боги не умирают, и Вафтруднир мёртв не более чем несчастный, замученный Мимир. Боги спят и видят сны, делая многое незримым для тех, кто ещё не преодолел первую форму.
Мир, фыркнул Лаувейя, для тех, кто слишком глуп или слишком ленив, чтобы познать себя: среди существ, что дышат, нет того, кто не мечтал бы достигнуть высот. Без этого один не может любить другого. Один Всеотец желал невозможное, непонятное.
Вселенную без теней.
Лаувейя поклялся на крови Праотца Мимира, что пока он существует в Девяти мирах, он будет оставаться для Одина тенью, которую тот не может уничтожить.
Это будет столь приятно.
Храмовая гора разломлена пополам, зеленая луна совершила полный цикл, но Лаувейя все еще чувствовал запах крови Всеотца Асов, въевшейся в её поры.
Окинув взглядом сломанные высокие шпили, разрушенные стены и безмолвные посмертные маски, Лаувейя почувствовал удушающую ярость. Воистину, Асы не понимают. Накажи смертных, они помрут, а вместо них родятся новые поколения, не ведающие, почему они ненавидят и почему воюют. Покарай Бога-Короля… и даже мельчайшая, глупая обида запомнится до Рагнарёка.
Пока не закончится само Время.
Лаувейя обратил свой взор к сердцу храма и в тусклом свете увидел маленького Принца. Одного.
Маленький сталактит вырос почти с локоть Принца, но в ушах звенело все сильнее с каждым всплеском сейда в его костях, вкус крови был почти невыносимым. Локи обхватил пальцами глаз Одина Всеотца, когти Фафнира впились глубже, магия сейда знала лучше. Песня так далека, так слаба, прислушиваться к ней все равно, что ловить туман во тьме. Он не то, чем был однажды, и от этого Локи хотелось разрыдаться.
Внезапно на него упала тень отца, Локи не успел вовремя возразить. Отец поднял его на руки, и песня потеряна, лёд рассыпался мертвыми осколками. Локи мог лишь пронзительно вскрикнуть.
«Откуда кровь?» настойчиво спросил Лаувейя, грубо и поспешно ощупывая ребенка, спеша увериться, что с ним все в порядке. «Кто тебя тронул?»
Локи не мог сдержать притаившуюся под языком грусть, трясясь всем телом, он расплакался.
В разрушенном храме нет никого кроме Короля Лаувейи и его Принца, никого кроме…
Взглянув на ледяной сталагмит, Лаувейя увидел, как угасает слабая искорка жизни. Понимание ослепило его, ударило сильнее, чем золотое пламя Гунгнира. На мгновение он испугался, что спит, что лишь обманывает себя.
«Дитя,» выдохнул Лаувейя. «Дитя моё, ты сделал это?»
Локи расплакался еще сильнее, потеря слишком велика. Теперь он вообще не слышал Ётунхейма.
Лаувейя плотнее прижал своего первенца, рукой гладя волосы ребёнка с вплетенными в них изумрудами – молчаливая поддержка, так животное утешает детёныша.
«Я слышал песню, лед, предков,» рыдал Локи, вкус крови накрепко въелся в его язык. «Я слышал!»
Лаувейе показалось, что сын вогнал ему под рёбра тонкий, остро отточенный нож, он опустил голову.
«Ты слышишь их, отец? Пожалуйста, скажи, что слышишь…»
«Ох, нет, нет…»
Локи всхлипнул, заплаканное умирающее существо в сильных руках отца.
«Я не хочу этого!»
Лаувейя достаточно чуткий, чтобы понять, что его сын лгал, даже если этого не понимал сам Локи. «Я слеп, я глух, но не ты, моё Сокровище, мой сын.»
Локи затих в отцовских объятьях, подняв блестящее бледное лицо, он встретился глазами с подавленным, безнадежным взглядом отца.
Красная волчья ухмылка рассекла лицо Лаувейи, глаз Одина Всеотца глядел всеми оттенками слепоты. «Так, дитя моё, камень, поначалу отвергнутый архитекторами, становится угловым.»
Зеленая луна продолжила путь по небу.
Восход Дневной звезды увидел Хельблинди в ногах кровати старшего брата, Локи почувствовал запах его крови ещё до того как раскрыл глаза. Если Ётунхейм мрачен при свете дня, то он ещё мрачнее в час, когда лишь первые лучи рассвета пробиваются в мир из-за горизонта.
В странный миг между сном и явью Локи потянулся к брату. Он не спрашивал, откуда запах крови, откуда стыд, согнувший плечи Хельблинди.
«Прости меня, брат,» пробормотал Локи, встав на мехах кровати. «Я не думал, что отец накажет тебя.»
Хельблинди рассмеялся, сухое простодушное принятие извинения. «Ты сроднился с ложью, брат мой. Я не жалуюсь.»
Локи хватило вежливости, чтобы начать протестовать. Его губы сжались в тонкую расстроенную линию.
Было несложно зажечь кристалл соли, вмурованный Локи среди звенящих сталактитов, гроздями свисающих с высоких сводов потолка. Бледный свет, память о настоящей зиме, бросал на братьев густые тени. Улыбнувшись, Хельблинди взглянул вверх, на маленькое сердце, подвешенное любимым старшим братом.
«Я все ёще не отблагодарил тебя.»
«За что же?» Локи опустил голову, в глазах проскользнуло смущение. Хельблинди подумалось, что его обожаемый старший брат очень похож на этих странных маленьких существ с крыльями. Тех, из книжек, которые Локи читал ему вслух в саду, когда они бывали одни, а Дом Высокой Зимы застывал в молчании.
Птица.
«За свет, конечно же.»
«О,» только и сумел ответить Локи, в резком восклицании слышался смех.
Хельблинди понял, что глаза его закрыты, хотя каждая клетка его тела мучилась, пытаясь вспомнить нечто забытое. Его переполняли желание и боль, будто у него вырвали кусок плоти, а тело все еще оплакивает утрату. «Он такой же как раньше.»
Локи не нужно было напоминать.
«До того как пришли Асы.» Только сейчас Хельблинди показал брату рану, под ложным светом и ложным утешением.
«О да,» горько проговорил Локи. «Я помню.»
Лишь ветер пел в сосульках в вышине.
«Тебе действительно удалось оживить лёд? Он тебя слышал?» Хельблинди не смог скрыть боль в голосе, пальцы щупали тонкий глубокий порез, рассекающий его плоть.
«Да,» Локи решил больше не унижать брата. Они оба заплатили в равной мере, хоть глазу была видна лишь плата Хельблинди. «Я слышал.» Он почувствовал горечь на языке, и внезапно нечто острозубое развернулось у него под ребрами. Локи думал, что это сожаление или скорее стыд. Не важно, что рану нанес Отец, поступок Локи превратил руку Лаувейи в меч.
«Тогда я буду носить это с гордостью,» ответил Хельблинди, взгляд вновь твердый и гордый.
«Отец не…»
«Нет!» отрезал Хельблинди. «Тебя не должны были поймать.»
Локи подошел к Хельблинди так близко, что мог прочитать спрятанное в зрачках брата, мысли пробегающие по его лицу. «Ты не должен отвечать за мои поступки. В следующий раз я пойду в храм один.»
Улыбка на лице Хельблинди, нежная и уверенная, заставила Локи замолчать. «Отец сделал то, что должно. Думаешь, я не знаю своего места?»
«Что?» фыркнул Локи, занеся руку, будто для удара…
«Мы оба сделали выбор. Я отпустил тебя, хотя и знал, что меня за это ждет. Для нас невелика цена крови, мой брат. Мой Принц.»
Опустив руку, Локи уставился в пол. Он не мог смотреть на брата.
«В следующий раз мы подготовимся лучше, и тебя не поймают.» Будто из ниоткуда Хельблинди достал нить крупных сверкающих изумрудов.
«Следующий раз?» вздохнул Локи, не видя изумрудов. «Следующего раза не будет.» Локи не хотелось думать о брате как о собственном тюремщике, но приказ Лаувейи был недвусмысленным. Он больше не должен пытаться разбудить Ётунхейм своей магией, он еще слишком мал и несведущ в глубоких тенях сейда. Отец верил, что это может убить, раздавить, опустошить его. Сейчас лишь один мог слышать голос льда, предков, зимы, когда раньше слышащих был почти миллион.
Хельблинди позвенел изумрудами, его широкая исцарапанная ладонь блестела в тусклом свете. «Не унижай меня ещё сильнее, брат. Всегда есть следующий раз.»
Подняв голову, Локи увидел изумруды в руке Хельблинди и почувствовал, что его лицо может лопнуть, такой широкой была его улыбка.
«Я не могу пойти за тобой, брат. Я не слышу то, что слышишь ты. Но я могу остановить тех, кто попытается преследовать тебя.»
Локи потянулся к самоцветам. Их пустые сверкающие сердцевины умоляли, чтобы он наполнил их магией. Это был честный дар. Локи не рассчитывал получить подобный от того, кто был ранен по его вине. «Благодарю тебя, брат.»
Хельблинди, склонив голову, вложил изумруды в крошечные руки брата. Он знал цель и был сыном Лаувейи в достаточной мере, чтобы гордиться тем, что отдал, и тем, что получил.
Быстрый подобно лисе, Локи, достав из-под подушки маленький нож, сделал разрез в покрывале собственной кровати и ссыпал туда драгоценные камни. Отец вплел в его волосы желтые сапфиры, но они и вполовину не так податливы как зеленые самоцветы. Спрятав драгоценные камни, Локи вновь взглянул на брата и свежую медленно кровоточащую рану, протянувшуюся подобно полету стрелы от ключицы до сердца Хельблинди.
Хельблинди не издал ни звука, когда ловкие маленькие пальцы брата сомкнулись на покрытых коркой губах раны. Не жаловался он, и когда магия Локи коснулась его плоти, а волна тепла закрыла рану. Почти закрыла.
«Отец умен,» вздохнул Хельблинди. «Но ты умнее.»
В отличие от всех ран, полученных Хельблинди в грядущие дни, эта первая и единственная, шрам от которой Локи не смог убрать.
@темы: перевод, мифология, Фанфик, Лафей, Eidolon (Призрак), Локи
Сплетни росли подобно змеям, сбрасывая кожу и правду, тяжелея и толстея от собственной лжи. Локи рассмеялся бы, но он знал пределы собственной силы. Другие, стоящие в тени, закаленные в битвах, начали говорить против него.
Шептались, что он был причиной падения Ётунхейма. Шептались, что наследный Принц украл разум Короля Лаувейи. Говорили, будто Король Лаувейя обменял Зимнесвет на жизнь Принца, которого он отослал прочь вместо того, чтобы отправить погибнуть в битве, как подобает настоящему ётуну.
Тени говорили многое.
Он накажет змей, вьющихся подле трона отца. Он будет клинком во тьме. К тому же, если он не поспешит, Лаувейя взмахом руки отдаст тела Фафниру – спектакль для толпы, чаша крови, пролитая удовольствия ради.
Локи видел почти девять зеленых лун, и он не мог прятаться в сильных руках отца, пока от королевского двора останутся лишь его братья да кости соперников. Но и у него есть свои пределы, живое существо не может разорваться на три части. Он не мог подпитывать покров тьмы, восстанавливать Дом Высокой Зимы и резать глотки врагов, проливая кровь на ступени отцовского трона. У него не хватит ни роста, ни силы. И он скорее прыгнет в прилив, чем превратит в клинок руку брата, а не свою.
Нет.
Он проложит другой путь, найдет окольную тропинку.
Просто, очень просто превратиться из Сокровища в Ужас Ётунхейма.
Под лезвием его ножа руны начали петь, мысленно он прокладывал огромные туннели, коридоры с высокими сводами, поднимал в небо острые шпили и ждал. Дом Высокой Зимы будет расти так, как нужно Локи, так, как ему хочется.
Лаувейя был несущей стеной собственного Дома, вокруг него собирались все слухи о недовольстве, насилии и неведении, он видел открытые раны осады. Тяжко выносить подобное ётуну, ни сочувствия, ни нежности, ни тепла, лишь тяготы выживания. Его жгла чувство того, что его жизнь превратилась в полумертвое существование. Жизнь – безвольная, слабая нить в его руках, он обрубил бы её, если бы это не означало смерть сына, крах того, что он сделал для величия своего ребенка, для мести.
Один Ломающий Копьё, Один Убийца не будет торжествовать над Ётунхеймом лишь потому, что Король Лаувейя устал жить под давящей пятой ненавистной покорности, дышать под сокрушительным весом стыда.
Он напомнил себе, что глаз – это обещание.
Он будет Королем, пока не проложит для Локи путь к вершинам собственными руками.
Сухой, знакомый хрип привлек внимание Лаувейи, пред ним преклонили колени шесть ётунов, плечи опущены в признании поражения. Он знал каждого, четверо стояли с ним плечом к плечу на войне, проливали за него кровь, под его знаменами посылали детей на смерть. Фрекир, Ганротд, Скапраун, Хордомр.
Каждый был угрозой для его ребёнка.
«Думаете, я глух?» прошипел Лаувейя, смахивая ледяную крошку с пасти зверя, вырезанного на подлокотнике трона. «Думаете, слеп подобно тому высокородному Асу?»
Ни один не решился ответить, каждый знал, что их ждет смерть, и знал от чьей руки. Их час пробил в миг, когда они ступили под обманный свет кристалла, вмурованного наследным Принцем над троном отцов его отца. Каждый знал и принял свою судьбу.
Лаувейя не был бы их Королем, не будь этого знания.
«Не важно, что у вас в сердцах,» улыбнулся Лаувейя. «Важно лишь, что на языках.»
Ветер запустил пальцы в высокий чертог титанов. Разглядывая длинные тени, протянувшиеся по полу тронной залы, Лаувейя на миг задумался, взаправду ли Фафнир принимает жертвы, которые Король сбрасывает в его владения.
Ему хотелось бы узнать.
Приятно видеть всплеск страха в каждой паре глаз, чувствовать горькую испарину смирения на каждой шее, ощущать гладкий блестящий серп своей руки.
Хоть эту часть себя он не потерял.
Чуждое сухое шуршание разбудило Локи, это был не его брат и не его отец. Без особых усилий он зажег меж пальцев свет и поднял руку.
Ничего. Ничего кроме знакомых теней и тусклых голосов на остром ветру.
Локи откинул тяжелые меха, опустив ноги на пол, прошел по покоям.
Он увидел их, лишь подойдя к окну.
Ещё сухой шорох, карканье, будто хрип полумертвого животного.
Птицы, подсказывали глаза Локи. Со стрекочущими клювами и острыми когтями. Невероятная вещь, ведь в Ётунхейме нет животных с теплой кровью.
Локи подкрался ближе, на расстояние протянутой руки. Черные глазки, полные инородного знания, ощупывали его. Они искали его, и они его нашли.
Резкое карканье чернильно-черного существа справа вырвал Локи из ступора. Он не знал, чего ждать от этих созданий.
Он свернет им шеи, покончит с этим.
Придать телу пугающую скорость несложно, Локи сдернул одно из существ с узкого подоконника. В миг, когда пальцы Локи сомкнулись на шее создания, он понял, что посетило его, и это были не птицы.
Они провонялись им, Одином Всеотцом.
Меж двумя вздохами, с дрожащей, хлопающей крыльями птицей-чудищем в руках, Локи ощутил жестокую тяжесть пронзающего взгляда Хеймдалля. Его переполнил ужас, и с воплем он разжал пальцы.
Взгляд Хеймдалля отпускал, как удар молота, от которого не смог полностью увернуться.
Быстрый как лиса, Локи кинулся к кровати, достал из-под подушки нож. Но прежде, чем он успел занести руку для удара, птицы сорвались с подоконника в шумном вихре сухих черных перьев.
Локи вернулся в постель, дрожащий и опустошенный, прижимая обнаженное лезвие к груди. Глаз Одина Всеотца потяжелел и жег кожу.
Разбуженный слабым светом Дневной звезды, Локи обнаружил, что подушечки его пальцев срезаны, кровь запятнала волчий плащь.
Примечания автора: последняя фраза, сказанная Лаувейей в храме, взята из написанного в 12 веке антифона крестоносцев, полное название которого Crucem Sanctam Subiit. Я не христианка, и строчка не является отсылкой к чему-либо. Мне просто понравилась фраза.
Термин «сейд» отсылает к виду магии, схожей с ведьмовством, чаще всего практикуемой женщинами. Но и Один, и Локи используют его, лол (сейдом у народов севера также называется священный объект (камень, пень, озеро и т.д.)и связанные с ним магические ритуалы – прим. пер.)
Примечания переводчика: Имир, Трудгельмир, Бергельмир, Тривальди, Мимир, Вафтруднир, Фарбаути – великаны, реально упоминаемые в скандинавском эпосе. Кстати, Фарбаути по легенде был любимым мужем Лаувейи и отцом Локи. Забавно, но в этой истории он превратился в отца Лаувейи, его первого и злейшего врага.
Прекрасная работа!
Дара Нагваль клевая аватарка!