Когда неласковые руки времени смыли худшую боль, Лаувейя прижал новорожденного к груди. Дитя не издало ни звука, ни вскрика, ни жадного визга. В стылом воздухе звучало лишь эхо его собственной боли да тонкая, острая музыка ветра, звенящего сосульками в вышине.
Сначала пришел стыд, стыд за то, что он принес в этот мир, гнев от упущенной возможности. Лаувейю охватило черное кислое веселье при воспоминании о самонадеянной уверенности в том, что он в своем величии может совокупляться с кем захочет и все равно родит наследника, достойного могучего трона Ётунхейма.
Ошибка.
Слово оставило горький и чуждый привкус на языке.
Глядя на безмолвное дрожащее существо в своих руках, он мечтал расколоть его голову о ближайшую глыбу сверкающего льда. Подобная жестокость успокоила бы рвущийся наружу гнев. Его первенец – крошечное странное нечто… насмешка над его собственным образом и фигурой.
У новорожденного были волосы! Черные как глубокий холодный океан, что омывает своими чарами континент Трим. Отец Лаувейи называл его Тенью Фафнира, зверя прилива, подстерегающего всех беспечных ётунов, осмелившихся считать Море своим владением. Лаувейя не понимал отца до сего дня, что есть тень пред ослепительным сиянием Зимнесвета? Он понял теперь, намотав на палец тонкую прядь мокрых волос собственного ребенка. Младенец состоял из теней, игры света и голубой кожи.
И все же…
Младенец был красивым… прекрасным. Не ётун. Лаувейя знал, что он есть, не хуже своего знал образ своих людей, в расе Ётунов нет красоты. Лишь в зиме достаточно красоты, во всех её неласковых формах.
Но здесь, в его руках было то, что цениться превыше всего в Девяти Мирах, нечто, способное устыдить Асов.
В тот час Лаувейя понял, что он родил в своем дворце, что продолжило длинную и непрерывную родословную Королей Ётунхейма.
Крошечное божество, принадлежащее Лаувейе и только ему.
Первенец Громовержца, Лаувейи, Ётунхейма.
Принц.
~ * ~
Лаувейя неусыпно следил за сыном, его тень, подобно когтям кровавого орла, падала на каждого, кто осмеливался прикоснуться к крошечному темноволосому ребенку. Он смотрел, как его дитя становится красивее и умнее с каждым расцветом зеленой луны, являющей Ётунхейму свое израненное рябое лицо лишь раз в солнечном году.
Сын называл его папой, отцом с ясной, незамысловатой радостью. Слова, вылетающие из изогнутого как лезвие меча рта, били по Лаувейе с теплотой, какой он не испытывал никогда ранее.
Гордость, привязанность… любовь. То, что раньше было для Лаувейи пустыми словами, которые он в нужный момент использовал и отбрасывал как ребенок надоевшую игрушку, приобретало истинный смысл под изгибами его рёбер. Поначалу он боялся того, что Локи расшевелил в нем, позже – научился принимать с плохо разыгрываемой непринужденностью.
Ко времени, когда Локи сумел подняться и сделать несколько шажков по сияющим полам Дома Высокой Зимы, у Лаувейи вошло в привычку управлять двором, баюкая на коленях крошечного, похожего на птицу сына. Неожиданно, но для большинства ётунов это было зловещим зрелищем. Что за существо способно очаровать Короля настолько, что он нарушает неписанный, соблюдаемый тысячелетиями древний обычай? Маленькое, слабое, странное, его должно отдать Фафниру, глубинам, дабы не оскорбляло оно сильных и достойных.
В честь первого дня рожденья Принца Лаувейя отправил девять сотен лучших ётунов, посмевших клеветать против вида Локи или усомниться в его происхождении, в тот самый Океан, которому они хотели отдать младенца.
Сидя на коленях у отца, Локи молча смотрел, крошечные пальчики обхватили крупные изумруды, вплетенные в его волосы.
Лаувейя знал, что плещется в этих карминных глазах – магия. Он родил на свет заклинателя рун, колдуна, чародея – первого за последнюю тысячу лет.
Девять сотен слепых, жалких ётунов утонули в брюхе Фафнира, а Лаувейя прижал сына к широкой груди и плотнее укутал в волчий мех дрожащую фигурку. Локи издал похожий на смех звук, звоном тысячи сосулек огласивший чертоги отцов его отца.
Лаувейя решил, что это замечательный звук.
~ * ~
Лаувейей овладел голод.
Капризные ветра несли предчувствие битвы, и еще до следующего восхода зеленой луны Война прошествовала к вратам Ётунхейма. Асгард, волчица с красной пастью, положил глаз на Ётунхейм, так же как Ётунхейм положил глаз на Мидгард.
Это тянулось, тянулось и тянулось.
Лаувейей овладела усталость.
~ * ~
Когда Локи достиг возраста четырех зеленых лун, магия сжигала его подобно неземному огню. Лаувейя вернулся с поля битвы, покрытый кровью врагов по самые израненные плечи, лишь для того, чтобы увидеть своего крошечного первенца в неласковых руках смерти. Казалось, что кровать проглатывает Локи, меха скрывали его изящные руки с длинными пальцами. Пот – пот! – пропитавший густые черные волос, окрасил ярко-голубую кожу горьким, пугающим серым.
Лаувейя молчаливо ждал выбора Смерти, краем глаза замечая печальное мелькание других своих детей.
Шесть дней блуждало его дитя под приливом, на седьмой день Локи проснулся, и весь Ётунхейм содрогнулся от оглушительного вопля новорожденной мощи божества.
Лаувейя вернулся к войне с Асгардом, радостный, выдыхая на врагов лёд и пламя со стократ умноженной яростью.
~ * ~
-
-
02.07.2011 в 13:11«Локи, что это?» гладкое лицо Хельблинди сморщилось от любопытства.
«Лиса,» раздраженно фыркнул Локи. «Ты все еще не прочитал книгу, что я дал тебе?»
«Я рассматривал картинки, брат.»
«О да, это гораздо лучше чтения.»
«Ага!» кивнул Хельблинди, будто спеша согласиться со старшим братом. «Разве не так?»
Локи обнаружил, что его губы, будто по своей воле, изогнулись в легкой, тайной усмешке. «Разумеется так, брат.»
Лиса слишком мала, и её уши недостаточно остры, но настоящей он никогда не видел, и не увидит, пока его отец воюет в Мидгарде. Но у Локи был сад, заполненный под завязку вещами, существами и формами, которых он никогда не видел – лед податливый материал, и в него так легко вливать свои чары. Но для того, чтобы сделать все правильно, времени было достаточно, хотя он все еще мечтал увидеть настоящее дерево, настоящий цветок, настоящего оленя. Он очень расстраивался, что цвета, над которыми он так долго бился, таяли как тонкая корочка льда на солнце, оставляя лишь форму и оттенки коричневого, фиолетового, зеленого, желтого, красного. Но и этого достаточно, чтобы сад радовал его отца сверх всякой меры. Достаточно, чтобы сильные руки Лаувейи обняли его, чтобы отец назвал его милым маленьким магом, маленьким чудом, даже перед лицом пяти дюжин самых страшных и диких отцовских воинов.
Мысль об это грела Локи, и свою гордость он носил подобно короне.
Взойдя в седьмой раз, зеленая луна застала Локи бегущим по коридорам Дома Высокой Зимы подобно лисе в зарослях ежевики.
«Хельблинди! Давай, брат, сегодня ты слишком медлителен!» Локи знал, что не стоит насмехаться над младшим братом, но Хельблинди не видел еще и пяти зеленых лун, а Бюлейст – только три, и Локи обидно казаться настолько маленьким в их огромной тени. Хельблинди уже почти догнал отца, а размеры Бюлейста могли бы устыдить гору. Он не играл с Локи в чертогах Дома Высокой Зимы.
«Брат!» острый ветер принес голос Хельблинди, и Локи на мгновенье позволил холодным пальцам Ётунхейма пробраться под тяжелый мех одежды. «Брат, не заходи так далеко, отец рассердиться, если с тобой что-то случится.» Испуг в грубом голосе Хельблинди можно было услышать даже на таком расстоянии.
Локи улыбнулся. Приятно знать, что он все еще может перехитрить и перегнать своих братьев, пусть они и выше, и сильнее. Хорошо знать, что отец все равно любит его больше.
Сокровищем Ётунхейма звал его отец, драгоценностью Дома Лаувейи.
Достав из волос изумруд, Локи кинул его на пол и исчез в облаке зеленого пара.
Но даже хитрая уловка не позволила Локи закрыть двери своей комнаты раньше, чем по чертогам Дома Высокой Зимы разнесся страшный крик. И вдруг отец распахнул двери, разбивая тяжелые грани льда на тысячи сверкающих осколков.
Локи смотрел на нависающую над ним фигуру отца, и слепой, тупой страх расцветал под его рёбрами. Он даже не заметил укрытого тенью Лаувейи Хельблинди.
Кровь, повсюду кровь и зловоние Войны.
«Вставай, любимый сын, и не оглядывайся назад,» прокаркал Лаувейя, высоко вскинув красивое длинное лезвие руки. «Асы в Храме, и время на исходе.»
«Что?» Локи чувствоваль лишь дикое, свирепое смятение, сжигающее его сознание, его кости. «Я, я… Отец! Папа, пожалуйста! Я могу помочь!» Зеленое пламя скакало по дрожащим рукам, завывая, как глыба льда, сорвавшаяся в море.
Но Лаувейя видел лишь, как его маленький замечательный наследник падает под мечом Аса, гибнет от белого жара самого Гунгнира, и Один стоит над его телом с широким оскалом победителя.
«Для этого нет времени, и я не позволю.»
Локи собирался протестовать, маленькие острые зубы блестели в странном зеленом свете, все еще плясавшем между крохотных ручек.
Лаувейя не собирался слушать ничего. Ни единого слова.
«Думаешь, я хочу увидеть свое дитя убитым, или хуже того, увезенным в цепях в Асгард, в это логово напыщенных, самовлюбленных льстецов, где его будут держать в клетке подобно зверю?» Он не дурак и сердцем знает, что Локи ребенок не более чем змея или птица, или ётун. Локи – это Локи. И поэтому для Лаувейи лучше склонить голову перед Одином, чем видеть, как его любимого маленького мага искривят Асы и их мелочная, недалекая мораль.
Лучше Смерть, лучше Трусость и Бегство, не важно, во что они его сотрут.
«Отец, прошу, послушай! Разве не доверяешь ты моим силам?» Локи знал, что слова неверные, что они не бьют правдой, как он надеялся. Он ничего не знал о войне, о страхе, ужасе, рабстве. Но все это и больше он видел в красных глазах отца: тени и краткие страшные предчувствия, что вспыхивали и исчезали с пугающей быстротой.
«Таков долг наследника Ётунхейма. Даже если все до последнего ётуны выйдут на поле боя и падут под мечами Асов, ты выживешь, а значит, выживет и Ётунхейм.» Лаувейя видел, как со скрипом эта ноша ложиться на плечи сына. Больно, что он не мог отвернуться, больно, что хотел отвернуться. «Я не буду рисковать величайшим сокровищем Дома, чтобы потешить собственную гордость.»
Локи опустил голову, собирая отвагу под сердцем. Мир вокруг казался новым и странным, будто он только что увидел его истинное лицо. Локи больше нравилась ложь.
«Хельблинди!» нет ничего позорного в том, чтобы использовать среднего сына в своих планах, Лаувейю утешило прохладное чувство отстраненности, какое и должен испытывать патриарх к своим отпрыскам.
Хельблинди издал крик умирающей птицы. «Но я готов, я могу сражаться…»
«Нет!» прорычал Лаувейя, поднимая гладкую похожую на серп руку. «Доставь своего брата, своего Принца в безопасное место. Ты за него теперь в ответе, и если не справишься, клянусь, я, хоть на последнем издыханье, отдам тебя Фафниру.» Ни теплоты, ни мягкости, в последний час Лаувейи в нем не было снисхождения.
«Куда нам бежать?» взмолился Хельблинди в тот сам миг, когда отвратительный вой бойни и льющейся крови вломился в огромные врата Дома Высокой Зимы.
«К горам, к Могиле Громовержца.» теперь Лаувейя слышал лишь напитанную красным песнь войны, готовую смыть их подобно черному приливу. «Прочь!»
Локи кинулся в сторону, будто готовясь влететь в надвигающуюся битву, но Хельблинди оказался проворней. Поймав старшего брата сильными длинными руками, он бросился прочь из спального покоя как раз в тот момент, когда звенящие изогнутые сталактиты, созданные Локи, начали трескаться и падать со стен. Локи выл и плакал в руках брата, гнев напитал его серебряный язык черным, горечью и ядовитым страхом. Но Хельблинди готов был отдать жизнь взамен того, чтобы его любимый старший брат пережил этот день, Локи не нужно было даже просить.
Стоя на одной из башен своего Дома, Лаувейя слышал причитание льда и видел, как созданное за девять тысяч лет Королями Ётунхейма ломается так же легко, как игрушки его собственных детей. Он знал, что если будет дышать к следующему восходу дневной звезды, то никогда не забудет, как двое его сыновей спасались бегством из древней твердыни собственных предков.
Он и не думал о том, чтобы упрекать Локи, ведь Норны всегда требуют плату взамен величия. Лаувейя готов платить, и не важно, сколько придется разрушить.
Храм звал его, знакомая запутанная песня смерти звучала из расколотой окровавленной груди.
Лаувейя мог лишь улыбнуться.
-
-
02.07.2011 в 13:14Асы были красивы так же, как был красив Локи.
Глядя сверху вниз на лес копий и сверкание наконечников стрел, наследный принц Ётунхейма почувствовал волну облегчения. Смерть выбирает, Локи мог пережить этот миг. У Неё нет любимчиков.
Хельблинди фыркнул, сжимая ребра Локи в порошок и осколки костей. Локи кисло насупился, затекшие мышцы ломило. На это у них не было времени.
Так просто вытащить из стянутых в узел волос длинную хитро выгнутую шпильку и уколоть до крови темно-синюю кожу брата. Хельблинди злобно вскрикнул, Локи снова смог свободно вздохнуть, а запорошенная снегом равнина продолжала кровить на железного цвета небо, и он падал вниз, вниз и…
Яркая кровь на незапятнанном снегу, и каждая пара очаровательно разноцветных глаз обратилась к крошечному ётунскому ребенку, укутанному в волчий мех.
Длинная тень пролегла по снегу, закрыв маленькую, которую отбрасывал Локи. Ас был неподвижен как черный Океан, как орел, уверенный в своих когтях.
Локи видел такую улыбку прежде, знал её по оскалу, по тяжелому запаху притаившегося под кожей, но готового вырваться наружу, насилия. Ётуны в пять раз выше и шире этого Аса так улыбались Локи. С часа, когда зеленая луна явилась Ётунхейму в шестой раз, он всегда отплачивал им по заслугам, с такой же улыбкой на лице.
После недолгой борьбы пальцы, похожие на когти, хватают его, раздается крик ярости, насилия и триумфа. Меч занесен высоко, его сияние жжет Локи, внезапно осознавшего, что его глаза закрыты. Это неожиданное, страшное сияние прекрасно. Локи рад, что умрет с этой украденной яркостью, горящей под его тонкими веками.
«Тан Бреккр, Асы не убивают детей!»
Голос был подобен грому, звучащая в нем жестокость могла бы, наверное, струсить с Иггдрасиля все до единого листья.
Невероятно крошечный ётунский ребенок исчез в колдовском зеленом тумане, на снегу остались лишь осколки крупного изумруда.
Один Всеотец обвел львиным взглядом собственных воинов, осколки, оставшиеся от драгоценности и их планов. Он поднял голову, магия скальда извивалась в его груди, сгущала злые тени меж его глаз.
В жалящем, кусающем снегу силуэт с глазами, как озера пролитой крови, и зубами длиннее, чем наконечник Гунгнира, удалялся с быстротой, которой позавидовал бы северный ветер. Силуэт обернулся, и на мгновение, на короткий вздох в сознание Одина подобно пожару вспыхнуло видение.
На руках у монстра свернулось ётунское дитя, скворчонок, укрывшийся в разломе скалы.
Но Ётунхейм не выдает своих, и видение померкло.
Пол Храма был скользким от собственной крови, Лаувейя смотрел в лицо Одина Плута и не ощущал наконечника Гунгнира, упершегося в его ключицу. Лаувейя чувствовал на этом старом самодовольном Асе, высокомерном боге знания и обмана, магию любимого сына. Этого довольно, это даже больше, чем он смел надеяться.
«Я получу мир.»
«Прямо сейчас?» смеется Лаувейя, хотя это и не совсем смех. Это что-то темное и глубокое, и старое, зревшее в пространствах, что разделяют его и Одина. «Не пристало полководцу требовать мира.»
«О да.» Один скалит зубы, лёгкие горят от холода, от слишком большой потери крови. «Но я его все равно получу.» Его глаз потерян, и половина мира окунулась в сводящую с ума темноту.
«Один Ломающий Копье предлагает Королю Лаувейе соглашение?» прозвучало как вопрос, но на самом деле – это ответ.
«Да.» наконечник Гунгнира воткнулся в тающий лед Высокого храма Ётунхейма. Один упал бы, не будь у него копья да отчаянной гордости.
Лаувейя склонил голову.
«Я заберу Зимнесвет. Ётунхейм не будет больше нести в другие миры мощь зимы. Десять восходов зеленой луны этого мира ты со своими людьми будешь отрезан от Девяти Королевств.»
Улыбка изогнула окровавленные губы Лаувейи, острые зубы прикусили язык в немом вопле восторга. Один не знал ничего, ничего не видел. Повешенный заберет Зимнесвет, но Ётунхейм соберет под сводами Храма мощь в тысячи раз большую.
«Как хочешь,» вздохнул Лаувейя.
Один ощутил, насколько ничтожен вырванный у врага триумф, в котором не было ощущения победы. Так, мимолетное признание того, что есть сейчас и чего не будет через мгновенье. Лаувейя – змея в его руках, дым на ветру, твердый, неподатливый лед. Король Ётунхейма разыгрывал поражение, но ни секунду не чувствовал его.
«Скажи мне, Лаувейя, что прячешь ты от меня?»
Лаувейя поднялся со скользких храмовых плит, глаза полуприкрыты и спокойны.
«Я видел это у корней Могилы Громовержца.» рывком Один поднял Зимнесвет с пьедестала и едва сдержал вопль боли, шкатулка, холоднее сердца мертвой звезды, запустила пальцы истинной агонии в теплую плоть Аса. Он не ослабил хватки.
Запрокинув голову назад, длинная шея открыта и беззащитна, Лаувейя рассмеялся. Он поднял свой приз под посмертной маской собственного отца Фарбаути. Обхватив пальцами небесно-голубой глаз Одина Всеотца, Лаувейя оставил бога наедине с его триумфом, зная, что тот будет для Аса пуст и бесполезен подобно его пустой глазнице, подобно Зимнесвету в залах Вальхаллы.
-
-
02.07.2011 в 13:16Они проиграли. Зимнесвет потерян и Ётунхейм отдан на съеденье волкам. Красота этого мира лежала мертвой у ног Локи. Локи хотелось рыдать, но он был сыт по горло слезами и детскими мыслями.
В шестой час после восхода дневной звезды Лаувейя стоял у порога хижины, в которой укрылись его сыновья. Укутавшись в волчью шкуру, Локи свернулся в изгибах огромных рук Бюлейста. Вплетенные в волосы ребенка изумруды блестели в тусклом свете, и Лаувейя мысленно поклялся, что будет осыпать сокровище Ётунхейма драгоценностями, укутывать в меха и задаривать книгами, даже если для этого придется красть у самого Фафнира.
«Дитя,» позвал Лаувейя, неожиданная боль вгрызалась в сердце мелкими острыми зубами.
Он думал, что все потерянно.
«Принц.»
Локи проснулся, и смех его был прекрасен.
Посмертная маска Фарбаути глядела на Локи со свирепостью, какую не смогли бы приглушить и одиннадцать тысячелетий. Храм разрушен, уничтожен, разграблен, и Локи может смотреть лишь на хмурые, нетронутые лица отцов его отца. Даже зверь прилива оплакивал бы несчастный Храм.
«Мой сын, мое любимое Сокровище, у меня есть для тебя подарок,» взяв крошечное убитое горем дитя на руки, Лаувейя отнес его подальше от каменных руин. «Мелочь, но, думаю, тебе понравиться.»
Локи обвил руками отцовскую шею, сплошь покрытую синяками, прижался щекой к злым темным ранам, избороздившим сильные плечи. «Мне будет приятно, папа.»
«Давай ладошку.»
Локи протянул руку, и Лаувейя вложил в неё небесно-голубой глаз.
«Для тебя. Всеотец обязательно заметит его.»
Лицо Локи растянулось в широкой, похожей на оскал волчонка, улыбке. «Спасибо. Буду всегда держать его при себе.»
«Напоминание?» спросил довольный ответом сына Лаувейя.
«Обещание.» просто и честно ответил Локи.
Через три дня Локи пришел в самую дольнюю кузню мастера Ульфа. Хельблинди слонялся у зева двери, а сам искусник склонился так низко, что достал лбом до полированного каменного пола.
«Чем я могу служить Принцу Ётунхейма?» нараспев произнес Ульф, потупив немигающие красновато-коричневые глаза. Он не забыл, какая цена была заплачена за возможность видеть это маленькое чудо, окруженное почетом.
Локи показал ему небесно-голубой глаз Всеотца.
Ульф издал короткий лающий смех восторга. Протянув покрытую шрамами ладонь, он ждал.
«Что-нибудь изящное,» прошептал Локи. «Что-нибудь острое.»
Дневная звезда не успела взойти и пяти раз, а Ульф уже вложил шёлковый сверток в крошечные руки принца.
Локи надел гривну на шею, от холодного касания серебра по телу пошли мурашки. Витой зверь прилива украсил его ключицы, изгибы блестели в слабом свете звезды, вмурованной Локи в стену разграбленной тронной залы отцов его отца. В клыках Фафнира, ревниво охраняемый когтями дракона, был зажат небесно-голубой глаз.
Око Одина Всеотца будет храниться у сердца старшего Принца Ётунхейма.
Притронувшись голубыми пальцами к безжизненной сфере, Локи остался доволен.
Примечания переводчика: Перевод имени Laufey дан по традиционному переводу скандинавских мифов. Лаувейя на слух воспринимается именем женским (каковым оно и было изначально). Но, тем не менее, я решила оставить именно этот вариант, ведь в этой истории (как и большинстве англоязычных фанфиков) ётуны не имеют пола, то есть Король Ётунхейма хоть и не женщина, но и не мужчина.
Зимнесвет – Vetrljós, слово придумано автором и является комбинацией двух других: Vetr (зима) и ljós (свет). Кто еще не понял, это та самая шкатулка, которую Один бессовестно умыкнул из ётунского Храма и спрятал в Асгарде.
Дом Высокой Зимы – в оригинале Harvetrtjald, слово, образованное автором из трех других: Har (высокий), Vetr (зима) и tjald, слова имеющего в древнеисландском множество значений, например, дом, укрытие, палатка, убежище и т.д.
Знаю, что и Зимнесвет, и Дом Высокой Зимы переведено в лоб, но ничего умнее мне в голову не пришло, а транскрипция кириллицей древнеисландских слов смотрелась в русском тексте отвратительно. Если кто-то предложить вариант лучше, буду только рада.
-
-
02.07.2011 в 13:42Как здорово, что вы решили перевести эту историю!
И переводите совершенно замечательно, на мой взгляд)
Огромное спасибо
С нетерпением буду ждать следующей главы)
-
-
02.07.2011 в 14:49Wild Kulbabka Спасибо вам огромное за ваш титанический труд!
-
-
02.07.2011 в 16:57Ждем продолжения.
-
-
02.07.2011 в 18:06что-то и правда новое, эпичное.
спасибо.
с нетерпением жду продолжения. )))
-
-
02.07.2011 в 18:48-
-
02.07.2011 в 19:04Прекрасный текст и перевод. Дом Высокой Зимы на самом деле звучит очень нежно и ласкает слух, так что тут перевод замечательный. Зимнесвет - тоже хорош. В конце-концов, почему бы грозное оружие не может называться красиво и мягко?
Жду продолжения!
-
-
02.07.2011 в 22:16Спасибо огромное за отзывы, вторую главу постараюсь перевести к следующим выходным.
Дара Нагваль , первым порывом было первести Harvetrtjald как Зимний Дворец, но я таки сдержалась))
Зимнесвет не только, вернее не столько, оружие, для ётунов это нечто горазадо большее. Автор много пишет о шкатулке в последующих главах
Vintra , а если не секрет, не Вас ли я встречала на northkink'e?
-
-
02.07.2011 в 23:27Я там только читатель)
Вот сейчас слежу за обновлениями "Family Ties", там такой очаровательный Локи)
-
-
02.07.2011 в 23:45-
-
03.07.2011 в 00:09-
-
03.07.2011 в 02:32-
-
03.07.2011 в 13:51Нет, если я правильно понимаю значение слова джен.
-
-
04.07.2011 в 01:04-
-
05.07.2011 в 01:04-
-
20.07.2011 в 19:29ну прям "Парфюмер" ,аж мурашки по коже
Очень увлекательно читать, история цепляет за душу. Переведено все очень гладко,браво)