Контрольная фраза: «Ты даже не представляешь, во что сейчас влез. — А... Шекспира ставите? А мать твоя знает, на ком её гобелен?»
Форма: фанфик
Фандом: "Тор"
Название: Снежная рапсодия
Автор: Команда ROMANCE
Бета: Команда ROMANCE
Пейринг: Один/femЛафей, Один/Лафей
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance
Категория: гет, преслэш
Саммари: одно неосторожно данное обещание, одно неосторожно использованное заклинание, одна история любви
Дисклеймер: все права принадлежат правообладателям, любовь - нам
Примечание: фик написан на конкурс «25 кадр» на Thor community для команды Romance
читать дальше
Саунд к фику:Часть 1. Опрометчивое обещание
В первый день осени на земли Утгарда лег снег и уже не таял. Лето промелькнуло, как один миг, и не оставило о себе никаких воспоминаний. Зима по всем признакам обещала быть затяжной и морозной.
На подоконниках узких окон в комнате Лафея с внешней стороны наросли снежные шапки и почти не пропускали свет короткого осеннего дня. Впрочем, Лафей редко бывал у себя - обыкновенно он ранним утром уходил из дома своего отца и возвращался после полуночи. За стенами замка раскинулась степь, на горизонте изломанная верхушками гор.
Лафей читал степь как открытую книгу. Одного взгляда было достаточно, чтобы предсказать погоду на много дней вперед. В ближайшее время будет ясно и умеренно-морозно, несмотря на обманчивые тучки. Звезды поблескивали сквозь их прорехи, отражались в озере.
Лафей спускался к нему каждый день, одной и той же дорогой - не привычной, широкой, по которой ходили все етуны, а еле заметной тропкой в горах, - там, с другой стороны озера, он отыскал пологую площадку, позволяющую с удобством усесться так, чтобы никто не мог заметить его с того берега. Здесь он просиживал часами и смотрел на неподвижную поверхность воды, вместо того, чтобы приглядывать за отцовскими овцами.
Озеро было прозрачно-голубым и таким чистым, будто все звезды рождались именно отсюда и здесь начинали свой путь на небосвод.
Но сегодня воду расчертила беспокойная рябь. Ветер должен был быть достаточно сильным, чтобы достигнуть озерной чаши и нарушить зеркало воды. Лафей с любопытством разглядывал эту непривычную его взгляду картину. Что-то менялось, но он не мог обнаружить источника, запустившего в ход эти перемены. Снег лежал как всегда, привычными складками, из-под него так же привычно выглядывали темные ледяные глыбы. Правда, когда он спускался с горы, ему почудилась какая-то вспышка на горизонте, но зрение не успело захватить ее. Он решил, что видел падающую звезду. По древним легендам, увидеть падающую звезду предвещало большую удачу и скорое исполнение желаний. А у Лафея было много несбыточных желаний.
Он представил себя королем — в тяжелом ледяном венце, со скипетром в правой руке, на троне в большом зале, и подданные его отца склоняют перед ним головы, так, как склоняли их перед Нарви. Он увидел себя их повелителем, способным казнить и миловать — а не тем жалким мальчишкой, который сидел сейчас на камнях, невольно прислушиваясь к блеянию овец.
Но видение отступило — он снова был собой, и на голове его вместо короны был капюшон плаща, а в руках вместо скипетра — пастуший прутик. Овцы, оставленные на лугу неподалеку добывать себе траву из-под снега, блеяли беспокойно и громче обычного. Вздохнув, Лафей поднялся — надо было посмотреть, что там с ними, не нагрянули ли волки, — и услышал прорастающий сквозь горные отроги и звонко разносящийся в морозном воздухе стук копыт.
Должно быть, отец снова посылал за ним с каким-нибудь глупым заданием. Стараясь производить как можно меньше шума, Лафей взобрался на пригорок и выглянул из-за камней. Он нарочно не собирался выходить навстречу посланцу, чтобы тот подольше побегал, разыскивая его. Та бесстрастная почтительность, с которой они передавали ему мелкие поручения короля, каждый раз приводила его в бешенство. Если он когда-нибудь станет королем, он отыграется на них всех.
Конский топот стал громче, и из-за поворота дороги внезапно появился незнакомый всадник в красном плаще. Никто при дворе Нарви не одевался так, поэтому Лафей, повинуясь своему любопытству, оставил укрытие и спустился на дорогу, как раз в тот момент, когда всадник достиг перекрестка. Конь от испуга встал на дыбы, когда перед ним из темноты появилась фигура, но всадник с легкостью удержался в седле и звонко рассмеялся.
На вид это был еще совсем юнец, немногим старше Лафея, но во взгляде его глаз, прозрачных, как озерная вода, таилась древняя сила, по которой Лафей сразу распознал в нем чужака, не из породы турсов. По доспехам и белокурым волосам незнакомца он предположил бы, что перед ним ас, - но асы никогда не забредали так далеко на восток.
- Ты король Етунхейма? - спросил всадник, разглядывая накидку Лафея и кинжал с усыпанной драгоценными камнями рукоятью.
- Я еще не король, - ответил Лафей негромко. Кто бы ни был этот выскочка, он заставлял сердце биться чаще, и Лафея это разозлило. Раздраженный, он потерял контроль над своими словами, и, прежде чем задуматься, уже говорил: - И вряд ли буду. Мой отец считает, я не гожусь для управления и войны. Этот старый хрыч, будь его воля, день и ночь сидел бы на своем троне, не вставая, лишь бы только не отдать его мне... - Лафей осекся, понимая, что сказал лишнее. - Так ты ищешь короля? Я могу проводить тебя к нему, - добавил он, чувствуя себя все глупее под веселым взглядом прозрачных глаз аса.
- Проводи меня лучше к ручью, - ответил тот без тени улыбки, хотя глаза его по-прежнему смеялись. - Я долго был в пути и испытываю жажду. Я слышу, как шумит вода, но не могу понять, как к ней проехать.
Лафей молча развернулся. Он и так уже произнес больше слов, чем за весь последний год. Незнакомец был опасен, и следовало как можно осторожнее вести себя с ним.
На берегу тот спешился, опустился на колени и некоторое время просто смотрел на воду.
- Красиво, - наконец сказал он тихо, поднимая на Лафея свои удивительные глаза. - У нас не увидишь таких холодных прозрачных ручьев.
Лафей ничего не ответил. Белокурый ас зачерпнул воды и медленно сделал глоток.
Пока он поил свою лошадь, Лафей ждал его на дороге.
***
До дворца они добрались в молчании. Казалось, даже скалы с любопытством смотрели теперь на Лафея и его спутника: в такой странной компании принц перестал быть частью повседневного пейзажа. Он и сам ощущал, как предчувствие перемен, на мгновение пробудившееся в нем давеча, теперь крепнет и обретает почву.
На широком крыльце королевского дворца выстроилась стража. Лафей и рта не успел раскрыть, как его спутник звучно произнес:
- Доложите своему королю, что прибыл посланец Асгарда.
Старший караульный отвесил почтительный поклон и метнулся внутрь.
Он явился обратно через мгновение и, снова поклонившись, произнес:
- Мой господин просит вас войти.
Прежде чем последовать за ним, ас обернулся и снова остановил взгляд на лице Лафея.
- Надеюсь, мы еще увидимся после моей аудиенции, - сказал он.
Лафей проглотил язык от подобной дерзости - кто-то смеет распоряжаться его временем и указывать ему, что делать?
Он выждал несколько мгновений и последовал за нахальным выскочкой.
Дверь в тронный зал осталась приоткрытой, и Лафей, наплевав на стражников, с каменными лицами подпирающих ее по обеим сторонам, приник ухом к щели. Как раз вовремя, чтобы услышать, как эхо разносит звонкий голос, произносящий:
- Приветствую тебя, Нарви!
- Привет и тебе, Один, - отвечал король.
И голос его по сравнению с голосом аса казался вороньим граем.
Лафей слышал, как король спускается по ступеням своего трона навстречу приезжему. Вскоре прозвенел колокольчик — в трапезной накрыли стол. За Лафеем никто не прислал, поэтому он, сгорая от любопытства, бесцельно бродил в окрестностях замка и вглядывался в освещенные факелами окна. Он мог лишь гадать о содержании происходившего там разговора. Он не знал, что происходит на границах Етунхейма, зато теперь смог понять все полученные ранее знаки перемен в природе, - рябь на поверхности озера произвел ветер из другого мира, а вспышка на горизонте, которую он увидел боковым зрением и не придал ей должного значения, была отсветом открывшегося Моста.
***
Возле крыльца стоял отцовский конюх, держа под узцы уже знакомого белого коня.
- Приказали подавать сейчас, - ответил он на вопрос Лафея о том, не собирается ли гость задержаться на несколько дней.
- Ступай, я сам, - сказал Лафей, отбирая у него поводья.
Один, появившийся в этот момент на крыльце, улыбнулся ему, как старому знакомому, и эта улыбка отдалась в сердце Лафея доселе неиспытанным теплом.
- Твой отец позволил мне взять тебя в провожатые, - сказал он, подходя ближе, и погладил проявляющую нетерпение лошадь по холке. - Я плохо знаю Етунхенйм. Отведи меня к Радужному мосту.
Он взобрался в седло, и Лафей потянул лошадь за поводья — та, уже освоившись, смело пошла за ним.
Они поднялись горной тропой, - самой короткой из известных Лафею дорог. Подъем был крутым, но Лафей хорошо знал здесь каждый поворот, поэтому без приключений доставил своего спутника к вершине, на пологую площадку, откуда открывался удобный переход на мост.
Здесь они остановились, и Лафей взглянул снизу вверх на своего спутника, погружая пальцы в мягкую лошадиную гриву.
- Так значит, ты Один, - произнес он. - Почему ты сразу не открыл мне своего имени? Я проявил бы больше почтения.
- Ты проявил его достаточно, - ответил Один и коснулся его руки.
Лафей вздрогнул от неожиданности и отшатнулся — на мгновение ему показалось, что прикосновение обожгло его.
Оба помолчали. Из-за горы показался край луны, обозначая приближение полуночи.
- Что ж, - первым нарушил молчание Лафей, рассудив, что хотя бы теперь следует проявить подобие этикета. - Когда дела вновь приведут тебя сюда, Один...
- Мои дела в Утгарде окончены, - возразил Один. - И мне больше незачем приезжать к твоему отцу.
Лафей растерялся, словно неожиданно встретил на горной тропе обвал. Он опустил голову, не в силах справиться с внезапно поднявшимся в душе отчаянием, вызванным словами аса - вот эту-то слабость отец вечно вменял ему в вину...
И Один, конечно, был не слепой, хотя едва ли смог догадаться, почему его собеседник так внезапно побледнел. Лафею хотелось бы оказаться сейчас за сотни миль отсюда. Но Один как ни в чем не бывало продолжал:
- Но я могу приехать к тебе.
Он так сказал.
Никто никогда не говорил Лафею ничего подобного.
- Зачем? - глухо спросил Лафей. Ему показалось, что воздух движется, как при буране - но небо было ясным, ни одной снежинки.
- Мы могли бы поговорить с тобой о магии... я видел, твой отец искусный маг, но он вряд ли поделится со мной знаниями.
- Почему ты думаешь, что поделюсь я?
- Потому что я поделюсь в ответ, - просто ответил Один. - И потому, что ты не похож на своего отца. Ты другой. Я думаю, мы поладим. Я вернусь, как только закончу со своими делами, - он улыбнулся, протянул руку, но, будто опомнившись, убрал ее.
Лафей оценил такую заботу о своем личном пространстве.
Он молча поклонился на прощание, и Один, обернувшись через плечо, бросил на него внимательный взгляд, прежде чем вместе со своим скакуном растаять в сиянии радужного света.
Обратную дорогу, пройденную в одиночестве, Лафей не запомнил.
***
Серые дни снова потянулись однообразно, но у Лафея как будто кто-то вынул сердце и вместо него сунул в грудь уголь - там горело, саднило... Белокурый ас поселился в его мыслях и незаметно сделался их полновластным хозяином.
Со льдами происходило что-то странное, они начали таять, или попросту - портиться.
Чтобы как-то отвлечься, Лафей взялся за строительство. Отец часто говорил о том, что король должен неустанно возделывать свой собственный замок. Лафей никогда не любил эту работу, но сейчас не нашел ничего лучше для успокоения души, чем слой за слоем растить лед на стенах замка, делая их толще и прочнее. Поверхность получалась зеркально-гладкой, но внутри, если приглядеться, открывались объемные колючие инеистые узоры. Всегда разные. Он закончил с северной стороной, провозившись с ней не один десяток оборотов луны, и перешел на западную, - работы тут было еще примерно на три-четыре ночи.
Если ничто не отвлечет его.
Отсвет радуги скользнул по стене сверху до основания, но Лафей, не оборачиваясь, продолжал свою работу.
Не обернулся он и когда услышал приближающиеся шаги.
Он продолжал неторопливо водить руками вдоль стены, создавая ей новую броню и питая себя иллюзией, что в такую же броню он заключает собственное сердце.
Он даже смог сдержать дрожь, когда шаги затихли и голос Одина рядом произнес:
- Красиво. Так вот, значит, как етуны создают свой мир?
- Это просто стена, - откликнулся Лафей негромко, прекращая свою работу. - Ты же создавал целые миры.
- Создавал, - задумчиво подтвердил Один. - Ты позволишь?
Лафей молча отошел в сторону.
Один занял его место и так же, как он сам недавно, положил руки на гладкую ледяную поверхность.
Лафей теперь мог разглядеть его, пользуясь тем, что тот был занят - что ж, Один остался точно таким, каким Лафей его и запомнил: красный плащ, светлые волосы, дерзко задранный подбородок...
Один провел рукой по стене, почти так же, как и сам Лафей, но магия у него была иная - вместо острых иголок внутри ледяные узоры превратились в цветы и растения, они вырастали прямо подо льдом.
Один отвел руку, и некоторое время оба смотрели, как чудесный снежный сад расцветает сам, без чужого вмешательства.
- Мне никогда не постичь такой магии, как твоя, - сказал Лафей. - И мне нечего рассказать тебе, всё, что умею я, умеешь и ты, только ты делаешь это лучше.
Один обернулся к нему.
- Это создал ты, - возразил он. - Я лишь немного изменил форму, но содержание было твое. Я прежде не видел ничего подобного... и не думал, что лед может быть так красив. Расскажешь формулу твоего заклинания?
Лафей молча наклонил голову. Он хотел бы ответить, что не видел в своей жизни ничего, кроме льда, поэтому воссоздавать его узоры для него - самое простое, что только может делать етун. Он хотел бы признаться, что сегодня, возводя свои стены, он, - как и всегда в последнее время, - думал не о скалах Етунхейма, а о глазах белокурого аса, холодных, прозрачных глазах, способных опалить пламенем всё, на чем остановятся. Он хотел бы рассказать, что сегодня впервые слышал, как лед поет, впервые видел, как он расцветает, как его кристаллы наполняются светом радужных искр...
Но лучше умереть, чем признаться в этом.
На площадке показалась стража.
- Уйдем отсюда куда-нибудь, где сможем поговорить наедине, - сказал Лафей, и, не оборачиваясь, стал подниматься по ступенькам - он был уверен, что Один идет за ним, он знал это по тому, как чужой взгляд жег ему спину.
***
Чертоги, принадлежавшие Лафею, располагались в самом дальнем коридоре дворца, выдавая в их владельце изгоя, но даже это было лучше, чем стоять у всех на виду. Когда за их спиной сомкнулись створки дверей, он наконец почувствовал себя в безопасности от чужих взглядов и разговоров. Но совершенно безопасно чувствовать себя он не мог, потому что здесь, за закрытыми дверями, рядом с ним был тот, о ком он и мечтать не смел...
Обернувшись к своему гостю, Лафей во второй раз за день услышал песню льда - теперь она звучала в прозрачных глазах аса.
- Ты вспоминал о моем обещании вернуться? - тихо спросил ас.
Он не сказал "ты вспоминал меня?". Он все еще берег личное пространство Лафея. Но сам Лафей уже не мог беречь его.
Он прошептал: "Каждый день", прежде, чем успел пожалеть об этом.
Лицо аса осветила улыбка, и от этого света делалось почти больно в груди - сердце громко стучало от радости, какую ему еще не доводилось испытывать прежде.
- Я тоже думал о том, как вернусь к тебе, - эти слова дались Одину просто, тогда как Лафей скорее откусил бы себе язык, чем произнес нечто подобное. И от того, что Один мог говорить это, он казался Лафею еще более удивительным, непостижимым, нереальным, - будто цветок, распустившийся среди льда.
Они стояли друг перед другом, и Лафею стало казаться, что сейчас этот уголь у него в груди вырастет до немыслимых размеров и разорвется, уничтожив всё вокруг - взгляд Одина разжигал огонь в его сердце.
- Я все время представлял себе нашу встречу, - продолжал Один. - Все время думал, как это будет. Найду ли я то, что мне пришлось оставить, или меня ждет утрата.... Я готовил себя к возможному разочарованию, но не оставлял и надежды.
- И ты разочарован? - откликнулся Лафей.
- Конечно же нет, я не разочарован, - ответил Один.
Лафей не был готов к столь откровенному разговору. Мысль о том, что они слишком далеко зашли, пронеслась в сознании, будто искра света по поверхности ледяной стены.
Один, должно быть, прочитал в его глазах это смятение.
- Что-то не так? - спросил он тихо, проводя кончиками пальцев по переносице Лафея, словно хотел бы стереть появившуюся там морщинку.
Лафей ощутил, как от этого прикосновения по лицу разливается тепло. Один изумленно отвел руку и прошептал:
- Взгляни!
Лафей обернулся - с гладкой поверхности ледяной стены на него смотрело собственное отражение, и сначала он не заметил ничего необычного, но, присмотревшись, отпрянул. Он больше не был сам собой - с лица сошла синева, щеки порозовели, глаза - потемнели. Это был кто-то, похожий чертами на Лафея - и одновременно совсем другой. Лафей медленно поднял руку и коснулся стены - отражение поступило так же.
- Что это? - спросил Лафей, пристально глядя в знакомые и одновременно незнакомые карие глаза.
- Это ты, - сказал Один. - Видишь? Теперь ты почти неотличим от асов.
- Я навсегда останусь таким?
- Нет, скоро ты вновь станешь прежним... Ничего особенного. Прости, что напугал.
- Не напугал, - медленно ответил Лафей, разглядывая отражение. - Но я не думал, что способен так меняться.
- Магия всегда таит в себе много загадок, - улыбнулся Один. Под его взглядом Лафея снова бросило в жар.
Он искоса посмотрел на Одина и снова вернулся к изучению своего отражения - теплая краска медленно сходила с его щек, заменяясь привычной холодной.
- Я нравлюсь тебе только таким? - спросил Лафей.
Вопрос прозвучал чересчур прямо и резко, но Один лишь беспечно хмыкнул:
- Ты нравишься мне разным.
Лафей не знал, что отвечать на это и как полагается вести себя в таких обстоятельствах. Он растерянно наблюдал, как Один по хозяйски прошелся по комнате и устроился на подоконнике, глядя из окна вниз.
- Я собираюсь предложить тебе кое-что, если ты не занят сегодня, - сказал он, качая ногой и раскуривая свою трубку. - Еще в прошлый раз я приметил вон тот лесок... Там, должно быть, водятся снежные вепри? Я давно хочу поохотиться на них. Что скажешь?
- Скажу, что мало какое предложение принял бы с большей радостью, - ответил Лафей, и Один с чрезвычайно довольным видом соскочил с подоконника и хлопнул его по плечу:
- Тогда вели седлать лошадей!
Уже на конюшне Лафей вспомнил, что собирался закончить сегодня западную стену - и тотчас с досадой отмахнулся от этой мысли, как от назойливого мотылька.
***
Охота была излюбленным занятием Лафея, однако Нарви чаще поручал ему пастушеский прутик, чем ледяное копье. В силу нелюдимого характера Лафей не обзавелся собственной свитой и потому не мог в открытую бунтовать против отца... Один оказался на редкость подходящим союзником для того, чтобы Лафей смог наконец восстать против отцовского догмата, по крайней мере, в бытовых вопросах. Направляясь рядом с асом по дороге, ведущей к лесу, во главе вереницы слуг, Лафей искоса посматривал на своего нового знакомого и размышлял о том, что стоило, конечно, столько лет провести в одиночестве ради того, чтобы Имир подарил ему такую встречу.
Возле самой кромки леса Лафей приложил палец к губам, и они в молчании въехали под сумрачные своды деревьев.
Здесь не было протоптанных дорог, и лошади по колено проваливались в снег. Но Одина, похоже, не пугало это - он жестами показывал, кому занять какую позицию, тем самым демонстрируя недюжинный талант охотника.
- Моя новая жена взяла с меня обещание не охотиться, - шепотом говорил Один Лафею, разместившись рядом с ним в укрытии и тревожа дыханием волосы на его виске. - Ее любовь к животным подчас доходит до абсурда: у нас на пирах теперь не подается мясо... Разговоры о том, что воины не могут питаться одними овощами, на нее никак не действуют.
Тем временем в чаще раздалось улюлюканье и собачий лай - кто-то из слуг спугнул вепря, и тот, судя по треску веток, бежал прямо туда, где сидели в засаде Лафей и Один.
- Ну, сейчас начнется веселье! - торжествующе воскликнул Один, доставая кинжал из ножен, и Лафей поступил так же.
Треск нарастал, и внезапно сквозь кусты выскочили один за другим два огромных кабана. Кони поднялись на дыбы, и Лафей, не удержавшись в седле, свалился на землю. Отплевываясь от снега, он вскочил на ноги и тотчас увидел перед собой налитые кровью глаза. Он наугад полоснул кинжалом, но его снова отбросило в снег, и, когда он смог подняться, шум охоты переместился уже куда-то вправо. Конь убежал, и Лафей, ругая его почем свет, стал пробираться на звук, карабкаясь через высокие сугробы. На опушке неподалеку отыскался Один и вся королевская рать - на снегу перед ними лежал один из вепрей, такой огромный, что он запросто мог раздавить любого из них одним копытом. Лафей решил, что дешево отделался. Один обернулся к нему.
- Ты ранил его, а я добил! - воскликнул он радостно. - Второй ушел, ну да ладно. Здесь и так есть чем попировать!
От избытка чувств он заключил Лафея в объятия.
- Вот это я называю жизнью! - воскликнул он.
Лафей никак не мог отдышаться - но все равно заметил на ладонях Одина кровь.
- Ты не ранен? - спросил он, хватая аса за руку.
- Нет, - ответил Один, озадаченно, разглядывая свои ладони. Он вытер их, но на снег одна за другой продолжали падать тёмные капли. Один пробормотал:
- А вот ты, похоже, да.
Он отвел край плаща Лафея - камзол у того на боку был порван и уже пропитался кровью. Лафей только теперь почувствовал тянущую боль.
- Платок, быстро, - распорядился Один, подхватывая Лафея, у которого сразу подкосились ноги.
Один из слуг подал платок, и Один, сложив его комом, прижал к ране.
- Держись, - пробормотал он успокаивающе. Лафей кивнул, но вряд ли Один смог увидеть этот кивок, таким он вышел невнятным. - Моего коня, быстро, - распорядился он, оглядываясь.
Подвели коня, Один помог Лафею взобраться в седло и вскочил следом, по-прежнему придерживая его. Лафей не мог даже протестовать - от потери крови у него уже потемнело в глазах.
Один придерживал его, обхватив одной рукой за пояс, и, взяв в другую руку поводья, пустил лошадь галопом. Лафей держался из последних сил, но, когда на горизонте появились ворота отцовского замка и караульные башни, он позволил себе слабость откинуть голову на плечо Одина и потерять сознание.
***
Вместе с сознанием вернулась и тянущая боль. Лафей открыл глаза и увидел едва различимый в темноте потолок своей комнаты. Он завозился, пытаясь подняться, но на плечо его тотчас легла рука.
- Не шевелись, - произнес голос Одина. - Ты потерял много крови.
Лафей повернул голову и увидел аса сидящим возле его постели.
- Я принес тебе немного вина и мяса с пира, - сообщил Один, улыбаясь ему. - Лекарь запретил, но от маленького кусочка хуже не будет.
Мысли тяжело ворочались в голове, и Лафей никак не мог собрать их - он все еще ощущал слабость и дурноту.
- Разве пир уже закончился? - спросил он, с трудом выговаривая слова. - Сколько же я лежал здесь?
- Почти целую ночь. Скоро рассвет, - ответил Один. - Теперь твоя жизнь вне опасности, и я могу вернуться в Асгард.
- Ты задержался из-за меня? - смутился Лафей.
- Я хотел удостовериться, что с тобой все в порядке, - ответил Один, по-прежнему сияя улыбкой. - К тому же, твой отец пригласил меня на пир... Невежливо было отказываться... Вот, выпей, - он взял кубок и поднес к губам Лафея.
После глотка доброго вина в голове немного прояснилось. Лафей снова откинулся на подушки, глядя на Одина из-под прикрытых век.
- В следующий раз охота будет удачнее, - пообещал он. - Когда ты теперь приедешь?
- Ближе к йолю, - откликнулся Один. - Но с охотой пока повременим. Если ты помнишь, меня интересует магия. Соберем с тобой кое-какие травы, для них как раз придет время цветения.
- Хорошо, я буду ждать тебя, - ответил Лафей тихо. Один кивнул, но по-прежнему как будто медлил. Заметив это, Лафей сказал:
- Если бы я мог сделать для тебя что-нибудь...
Один оживился.
- Пожалуй, да, мог бы. Вот что, дружище, окажи мне одну услугу.
- О, все что угодно! - воскликнул Лафей с удивившей Одина горячностью. - Ведь ты спас мне жизнь!
- Ну, не то чтобы спас... рана была неглубокой, - ради справедливости попытался возразить Один, но Лафей твердо повторил:
- Спас. Поэтому можешь просить обо всем, и я сделаю для тебя то, что в силах живущего.
- Хорошо, - сдался Один. - Я хочу, чтобы ты познакомил меня с какой-нибудь женщиной из вашего народа... С такой, чтобы сердце замирало, чтобы душа пела, чтобы при одном взгляде на нее почувствовать дрожь в коленях и, упав к ее ногам, целовать кончики ее туфель... Чтобы она была гордой и неприступной, как скала, прекрасной, как весенний цветок, и щедрой, как солнце... Ответь, есть ли такая среди турсов?
Лафей изумленно уставился на Одина.
- Для чего тебе искать такую женщину в Утгарде? - спросил он. - Неужели нет асиньи, которая была бы похожа на нарисованный тобой портрет?
- Ах, мой милый, - покровительственным тоном сказал Один. - В Асгарде нет такой женщины. Уж поверь, все они побывали в моей постели - и давно прошло время, когда я испытывал с ними хоть что-то кроме скуки.
- Но ведь ты женат, - робко заметил Лафей.
- И что с того? - воскликнул Один. - Я еще не старик, чтобы соблюдать целомудрие и верность... К тому же, ни одна из моих жен ничем не отличается ото всех остальных женщин. Моя кровь давно не кипела в делах любви так, как кипела нынче на охоте... Нет ничего слаще этого огня. Обещай, что к моему следующему приезду ты отыщешь первую красавицу Утгарда и приведешь ее ко мне.
И он так требовательно посмотрел на Лафея, что тому ничего не оставалось, кроме как дать ему слово исполнить эту просьбу.
Часть 2. Редкое заклинание
Рана быстро затянулась, оставив после себя большой шрам. Иногда, разглядывая его, Лафей воображал, что это след какой-нибудь славной схватки, а не того глупого и постыдного случая, когда его едва не растоптал снежный вепрь.
Через несколько дней после этой истории ему впервые приснился сон, в котором руки Одина обвивали его за пояс, привлекая к себе, и от них по всему телу разливалось такое тепло, что он снова становился похожим на асов. От этого сновидения он пробудился задыхающимся от хлынувших на него ощущений... но вместо рук Одина была только складка на одеяле, превратившаяся в его сне в иллюзию объятий. Хуже всего было осознавать, что он хотел бы чувствовать руки Одина на своем теле.
Он не знал, что тяготило его сильнее: эти безумные фантазии - или данное Одину обещание познакомить его с женщиной из рода турсов. Теперь он запоздало понял, что дважды совершил ошибку: в первый раз - когда позволил себе думать об Одине столько, сколько душе будет угодно, и во второй раз - когда пообещал то, что не сулило ему самому ничего, кроме хлопот... да и только ли в одних хлопотах было дело?
Лафей никогда прежде не обращал на женщин внимания. Во дворце не держали женскую прислугу с тех пор, как умерла жена короля, а те крестьянки, которых Лафей иногда видел в городе на празднике, казались ему глупыми замарашками. Он не знал, с чего начать, потому что не хотел сознаваться в своей неопытности, тем более перед лицом искушенности и пресыщенности Одина. Даже эта разница в жизненном опыте не останавливала Лафея, - он лишь еще сильнее желал бороться за дружбу с Одином, вместо того чтобы сдаться и отступить.
Когда лекарь позволил ему встать с постели, Лафей сразу же отправился в город. Завернувшись с ног до головы в самый неприметный плащ из своего гардероба – серый, с жестким голубоватым волчьим мехом, он выбрал на конюшне лошадь постарей и похуже, поскольку его отец, большой любитель охоты, был также и страстным конезаводчиком, и его королевские лошадки слыли самыми красивыми и породистыми во всем Етунхейме, что сейчас, когда Лафей хотел бы во время своего выезда сохранить инкогнито, было для него очень некстати. Помимо этого, ему пришлось даже унизиться до саней, которые он прежде не переносил - поездка верхом оказалась для него затруднительной. На первом же повороте сани едва не опрокинулись в глубокий снег, которого нападало еще на несколько локтей с тех пор, пока Лафей хворал. Всё противилось этой затее, но Лафей самоотверженно продолжил путь, потому что обещание висело над ним камнем.
***
В городе, надвинув капюшон на самые глаза, Лафей сразу направил сани к дому местного знахаря. Старый фокусник славился тем, что залечил до смерти не одно поколение етунов, и при этом ни на мгновение не усомнился в своей компетентности.
Жилище его узнавалось издалека по громоздким ставням на окнах - некоторые эксперименты требовали темноты.
Двери знахарь почти никогда не запирал, даже если уходил на целый день - это было следствием ослабшей памяти - ведь он был самым старым етуном в королевстве. Именно последнее обстоятельство подвигло Лафея обратиться к нему за помощью - уж этот-то старый пень наверняка знал всех женщин в городе.
Старик оказался дома - он был занят приготовлением очередного дурно пахнущего пойла по собственной рецептуре.
- А, Наль, - сказал он при виде посетителя - он был бунтарем и никогда не называл Лафея официальным именем, равно как никогда не преклонял перед ним колен, ограничиваясь простым кивком своей большой остроухой головы. - Закрой дверь. Дует!
- И тебе привет, Суттунг, - ответил Лафей, невольно прижимая к носу перчатку. - Вижу, ты занят и не сможешь выделить мне ни капли своего драгоценного времени.
- Напротив, - ответил польщенный колдун. - Мой напиток как раз только что сварился. Расскажи мне о своем деле, а после я попотчую тебя тем, что тебе еще не доводилось пить. Только не проси рецепт - эта тайна умрет вместе со мной.
Лафей поспешно кивнул, едва сдерживая тошноту и стараясь дышать неглубоко, но отвратительный запах все равно проникал в ноздри.
- Я уважаю твои тайны, - пробормотал он. - Обещай и ты сохранить мою.
- Чего? - переспросил старик: он был туговат на ухо, а речь Лафея, по-прежнему зажимавшего нос, была более невнятной, чем обычно.
- Я пришел к тебе как к мудрейшему етуну королевства, - немного повысил голос Лафей. - Вот мое дело: я ищу среди турсов женщину, которая превосходила бы других своей красотой, умом, веселостью характера и смелостью речей. Ты знаешь всех женщин королевства, отвечай, есть ли такая в нашем народе?
- А? - снова переспросил старик. – В женщину? С чего бы мне это знать?
- Ты же знаешь все на свете, - раздражаясь, повторил Лафей.
- Я не занимаюсь такой ерундой, - заверил старик, но глаза его воровато бегали. - В молодости мне попадалась одна книжка, и там черным по белому говорилось, как превратиться в женщину при помощи одного несложного заклинания... Она есть в библиотеке твоего отца в королевском замке. А я не варю напитков для таких трансформаций, у меня контора солидная, мы здесь не фокусы показываем!
- Подожди-ка, - озадаченно перебил Лафей и даже убрал руку от лица. - Я сказал, что ищу женщину... Ты решил, я хочу превратиться в женщину?
- Нет? - воскликнул Суттунг, и удивление его было столь искренним, что Лафей задохнулся от негодования и тотчас поспешил снова зажать нос.
- Разумеется, нет! - воскликнул он сердито. - Думаешь, мое уважение к твоим сединам позволит тебе отпускать такие шуточки?
- Не сердись, мой принц, - с напускной боязливостью отозвался Суттунг, наконец разобравшись, в чем ошибка. - Слух меня часто подводит, - он хитро посмотрел на Лафея, проверяя, разжалобили ли того хоть сколько-нибудь эти слова, сказанные самым смиренным тоном. - К тому же, не забывай, я уже почти век занимаюсь лекарствами... у меня профессиональная деформация, - и, видя, что Лафей собирается уйти, заговорил быстрее: - Женщины меня интересуют только как пациентки... Но я знаю, кто смог бы тебе помочь... помнишь свою кормилицу?
- Элли? - произнес Лафей, замирая на пороге. Имя само всплыло в его памяти, хотя он не видел ее много лет и уже не помнил ее лица.
- Да, да, Элли, - подтвердил старик. - Ее дом - первый за поворотом. Она портниха, и знает всех модниц Утгарда.
- Благодарю тебя за помощь, - ответил Лафей, и, рассудив, что достаточно уже задержался здесь, выскочил за дверь. После спертого воздуха аптекарской лавки свежесть улицы казалась особенно сладкой. Проигнорировав несущийся ему вслед крик "а как же напиток, мой принц?", он поспешно зашагал в направлении, указанном ему Суттунгом.
***
Городские домишки казались Лафею игрушечными – привыкший к высоким потолкам и массивным каменным стенам королевского дворца, он с удивлением разглядывал резные наличники и красные крыши, такие миниатюрные, что, подойди он к любому из окон – легко смог увидеть бы все, что происходит внутри.
Некоторые дома были окружены садиками, в эту пору занесенными снегом. Такой же аккуратный садик прилагался и к дому, указанному Суттунгом. Лафей отворил низкую калитку, прошел по дорожке и, прежде чем взяться за дверной молоток, немного потоптался на крыльце. Он чувствовал себя всё глупее с каждой минутой: как он ни маскировался, его подбитый мехом бархатный плащ выглядел чересчур шикарным для бедного городка, и прохожие оглядывались на него.
Хуже всего была вывеска, изображавшая что-то несуразное, вроде королевского праздничного одеяния с широким подолом, однако такое приталенное, что королевское пузо – а старый Нарви был не дурак поесть – чувствовало бы себя весьма стесненно в таком платье.
***
Наконец решившись, принц все-таки постучался. Дверь была новая, от нее еще пахло сосной, и этот запах, как ни странно, помог Лафею немного успокоиться: он был привычным – так пахла мебель в его детской, когда он был ребенком. Он вспомнил свой первый высокий табурет, который казался ему огромным и на который он взбирался, как на воображаемый трон, вспомнил корону из металлической бумаги, которую смастерила ему мать – как ни странно, ни саму мать, любимую и единственную жену Нарви, ни свою кормилицу Лафей не помнил. Тем не менее, он знал, что именно благодаря двум этим женщинам его память хранит ощущение безмятежности и покоя, которыми были овеяны первые годы его жизни.
Пока он предавался воспоминаниям, дверь отворилась – на пороге стояла невзрачная девушка в простом синем платье и несвежем переднике, с выбивающимися из-под чепца прядями темных волос.
При виде Лафея она расширила глаза, отступила на шаг и исчезла в темной передней. Лафею ничего не оставалось, как двинуться наугад вслед за ней в дом.
Длинный коридор, который он одолел почти на ощупь, привел в большую светлую комнату, всю заполненную загадочными неподвижными фигурами, вырезанными из дерева. Они стояли рядами, как безмолвное войско, и на их плечах красовались плащи или просто свободно свисающие куски льняной и шерстяной ткани.
Лафей замер, изумленно разглядывая эту удивительную картину, размышляя, что это может обозначать – священное место, где горожане поклоняются идолам, или зал для тренировок военного искусства, или же что-то совсем таинственное, о чем он прежде не имел никакого представления в своей жизни? Пока он растерянно крутил головой, одна из фигур ожила и двинулась ему навстречу.
- Кого это Имир привел в мой дом? – заговорила она надтреснутым женским голосом.
- Здравствуй, добрая женщина, - быстро вернув себе самообладание, откликнулся Лафей. – Я ищу Элли.
- Ты нашел ее, - ответила она, подходя к нему вплотную и глядя снизу вверх – в ее лице, смутно узнаваемом, и в ее облике он уловил отдаленное сходство с отворившей ему двери девушкой, однако старушка была одета более опрятно, и чепчик сидел как влитой на ее идеально круглой голове, а из-под накрахмаленного кружева выглядывали кокетливо подвитые смоляные локоны.
- Ты узнаешь меня? – спросил Лафей, невольно щурясь – как он делал всегда, когда мучительно старался что-то вспомнить.
Лицо старушки осветила улыбка.
- Прошло много лет с нашей последней встречи, но как я могу не узнать тебя, мой принц! – воскликнула она, опускаясь перед ним на колени.
Лафей поспешно поднял ее.
- Это я должен вставать перед тобой на колени! – воскликнул он. – Ты была мне как мать, а я все эти годы даже не пытался узнать, жива ли ты.
- Что мне сделается? – отмахнулась Элли, но губы ее дрогнули. – Хвала Имиру, такого высокого гостя еще не видели эти стены. Пойдем, попотчую тебя… трапеза не королевская, но чем богаты…
Она взяла его под локоть и повела по хитросплетениям коридоров в комнатку поменьше и потемнее.
- Герд, зажги побольше свечей да собирай на стол! Сегодня у нас обедает сам принц Утгарда! – крикнула она. Из боковой двери тотчас возникла уже знакомая Лафею девушка и засуетилась.
- Это твоя дочь? – спросил Лафей, с любопытством поглядывая то на кормилицу, то на девушку.
Элли посмотрела на него лукавым смеющимся взглядом.
- Дочь, мой принц, - ответила она.
Мрачное решительное лицо девицы навело Лафея на мысль, что она наверное умеет драться не хуже воинов Нарви, и он невольно хмыкнул, представив ее при дворе в доспехах. Больше этим вечером он не возвращался мыслями к девице Герд, зато провел несколько часов в приятной беседе с Элли, и за окнами уже совсем стемнело, когда он собрался домой. Он так и не нашел повода заговорить о том, ради чего приехал, и это немного омрачало то приятное расположение духа, в которое привела его кормилица своей болтовней и вкусной домашней стряпней.
Они простились как старые приятели, Элли обняла его на прощание и взяла с него слово бывать у них. Герд, посланная матерью проводить гостя, зажгла фонарь и дошла с Лафеем до калитки. Она дождалась, когда он сядет в сани, и молча низко поклонилась ему на прощание, но он, погруженный в свои мысли, едва кивнул ей в ответ.
***
Ночью Лафею не спалось. Он вертелся, шкуры кололи ему бока, складки на простынях мешали удобно улечься, подушки норовили свалиться на пол. Когда за окном показался краешек луны, знаменовавший, что середина ночи уже минула, Лафей сердито выбрался из постели, завернулся в одеяло и, прихватив с собой свечу, побрел наверх, туда, где располагалась дворцовая библиотека. По пути он сочинил несколько нелепых объяснений на случай, если кто-нибудь застанет его разгуливающим по замку, но верхние этажи давно были необитаемыми. При жизни королевы здесь располагались ее покои и комнаты ее прислуги, теперь в память о тех временах остался только длинный мрачный коридор с глухо запертыми дверьми. Миновав эту обитель уныния, Лафей поднялся еще выше и очутился почти под самой крышей замка - именно здесь, в комнате с покатыми потолками, образовывавшими резкий наклонный угол, так что на входе приходилось пригибаться, а противоположная от входа стена поднималась высоко вверх и была вся сплошь загорожена полками - пылилась без дела дворцовая библиотека. Одному Имиру известно, по какой системе ее формировали - судя по слою пыли, те из обитателей дворца, кто умел читать, давно разочаровались найти здесь хоть что-нибудь. Для Лафея задача осложнялась еще и тем, что он представления не имел, какую книгу нужно искать.
И все же Лафей, к счастью для него, был магом, и это давало ему возможность совершать вещи, которые для многих были бы невероятными. Свиток, на котором было записано искомое заклинание, сам по себе содержал частицу магии, и Лафей легко смог обнаружить его. Гораздо труднее было вытащить этот сверток из самого дальнего угла одной из верхних полок, куда его закинули, должно быть, за ненадобностью, много лет назад. На удачу, в библиотеке отыскалась лестница, и Лафей без колебаний воспользовался ей - в тот момент, когда он переступил порог этой комнаты, он больше не колебался: все сомнения, если они и мучили его по пути сюда, были отброшены.
Развернув свиток на столе в свете свечи, Лафей уже не задавал себе вопросов, надо ли ввязываться в такое рискованное дело, и какие могут быть последствия, и что ему придется вытерпеть. Он пристально изучал схематичные картинки и подписи к ним. Заклинание было простое, слишком простое для такого серьезного процесса, как "превращение из мужчины в женщину", и это казалось даже подозрительным. Но, если уж он решил попробовать, то отступать не собирался ни при каких обстоятельствах. В последний раз проговорив про себя формулу, он встал на середину комнаты и громко произнес вслух всё заклинание целиком, слово за словом.
***
Для начала, это было больно. В пергаменте ни слова не говорилось об этом, хотя следовало бы догадаться - по составу тех рекомендуемых к приему зелий, рецепты которых давались мелкими буквами в примечании. Зелья были обезболивающими, весьма мощными. У Лафея при себе ничего подобного, естественно, не оказалось, поэтому он просто, корчась, повалился на пол. Ощущения были такими, словно его тело нашпиговали боевой сталью разной степени заточенности: где-то в плоть вонзились тончайшие клинки, где-то будто прошлись грубым затупившимся топором, каким дровосеки рубят лес.
Согнувшись в три погибели и непрерывно издавая жалобные стоны, он дополз до кресла и съежился в нем. Отец когда-то упоминал о последствиях сотворенных неправильно заклинаний, когда незадачливые маги находили свою гибель в попытках получить власть над той или иной стихией, но одно дело - слушать истории о неудачниках, и думать: "Уж со мной-то такое никогда не случится", и совсем другое - самому стать героем утгардских баек.
Корчась в судорогах в кресле, Лафей закрыл глаза и попытался представить себя отдельно от своего тела и своей боли - раньше это всегда срабатывало, сработало и сейчас: через некоторое время рези в мышцах стали едва ощутимым покалыванием, и он погрузился в тяжелый сон без сновидений.
Утро застало его во все том же кресле. Затекшие мышцы болели, и он поднялся, с наслаждением разминая их. Сквозь оконные витражи пробивался свет утра. Свеча оплыла и догорела.
От вчерашних мучений не осталось и следа, но тело все равно было как будто чужое. Вскоре Лафей убедился воочию, что ощущения его не обманывают: сначала он увидел свои руки и не узнал их, такими маленькими они стали. Тогда он стал изучать себя, изумляясь всё больше - его плечи приобрели плавную покатость линий, ступни ног сузились и уменьшились, бедра расширились, но самым неожиданным приобретением стали две округлые груди, на которых теперь натягивалась даже его свободная ночная рубашка. Стянув ее через голову, Лафей подошел ближе к окнам и принялся разглядывать свое отражение. Широко раскрытые глаза смотрели на него со слюдяной гладкой поверхности, нос стал меньше и тоньше, линия подбородка - мягче.
- У меня получилось, - пробормотал он высоким хриплым голосом, скользя любопытным взглядом по собственному телу сверху вниз. Его переполнил восторг, с которым ничего не удавалось поделать - он готов был плакать и хохотать от изумления и страха, в его душе теснилось сразу множество чувств, как будто заклинание изменило не только его облик, но и его характер. - Я это сделал! Я должен... кому-то рассказать об этом... с кем-нибудь поговорить! С Элли! Или Суттунгом! Нет, сначала с Элли, потом с Суттунгом... Они должны это увидеть! - воскликнул он и закружился по комнате. - О Имир, это потрясающе... потрясающе!
Поспешно схватив с кресла одеяло, он завернулся в него с ног до головы и бросился вниз по лестнице - к своей спальне, намереваясь немедленно подыскать более-менее пригодный для его новых размеров выходной плащ - ему казалось, что его сейчас разорвет на части, если он не поговорит с кем-то о том, что с ним произошло - и прямо на пороге своих покоев налетел на Одина.
***
В первый момент у Лафея потемнело от волнения в глазах, и он едва успел подхватить падающее одеяло. На его удачу, Один тоже смутился и поспешно отступил, в изумлении глядя на него.
- Прости меня, госпожа, - пробормотал он. – Я искал Лафея, и не знал, что встречу здесь даму.
С этими словами он поспешно повернулся спиной, а Лафей шмыгнул за полог своей кровати.
- Лафея здесь нет, - тоненьким голоском пропищал он оттуда, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. – Ему… пришлось уехать по поручению отца… Я… его сестра Наль.
- Сестра? – изумленно отозвался Один. – Он не говорил о том, что у него есть сестра.
- У нас в Етунхейме незамужнюю девушку не положено видеть мужчинам, - на ходу придумал Лафей, ожесточенно разыскивая халат, которым мог бы прикрыться, потому что пристальный взгляд Одина он ощущал даже сквозь плотный занавес полога. Этот взгляд отчаянно волновал его, сильнее, чем когда-либо прежде. – Если кто-то узнает, что ты видел меня… такой – это станет моим позором.
- Никто не узнает этого, прекрасная Наль, - промурлыкал Один – Лафею показалось, что голос его переместился от двери и звучит теперь ближе. – Я друг твоего брата, мое имя Один… Лафей, возможно, упоминал обо мне?
- О, да, он упоминал, - заверил Лафей. Наконец отыскав халат, он начал поспешно застегивать одну за другой костяные пуговки и несколько раз обмотал талию широким платком для надежности. – Он очень… очень ценит тебя, Один… - пробормотал он, выглядывая из-за полога и тотчас оказываясь в объятиях притаившегося там аса.
- Что ты делаешь? – закричал Лафей в панике, упираясь ладонями в грудь Одина. От неожиданности тот разжал объятия, и Наль снова поспешно шмыгнула за занавес.
- Прости меня, прекрасная Наль, я не хотел тебя обидеть, - поспешно заговорил Один.
- Уходи! – всхлипнула Наль, дрожа от страха. – Прошу, уходи. Если нас увидят вместе, здесь, я буду опозорена до конца моих дней.
- Я уйду… - отозвался Один горестно, но стоило только Лафею перевести дух, как ас отдернул полог и схватил его за руку повыше локтя. – Я уйду, - прошептал он жарко Лафею на ухо, - если ты пообещаешь мне еще одно свидание. Умоляю, прекрасная Наль, ради нашей дружбы с твоим братом… Клянусь, ни одна птица, ни один зверь не увидит меня, когда я проберусь в Утгард… через три ночи я буду ждать тебя в сосновой роще. Обещай мне, что придешь.
- Хорошо, обещаю, - поспешно ответила Наль, стараясь высвободить руку из цепких пальцев и спрятаться от взгляда не менее цепких глаз. – Я буду там, а теперь уходи, наконец!
- Позволь поцеловать твою руку на прощание! – возликовал Один.
- Да уходи же! – рассердилась Наль, но он все равно склонился и коснулся губами ее пальцев. От этого прикосновения по телу Лафея потекла вверх от кисти к локтю волна тепла.
Боясь выдать себя, он бросился прочь из собственной спальни, по коридорам и лестницам, и смог перевести дух только наверху, в библиотеке.
- Через три ночи, - прошептал он. – Я увижу его через три ночи! Помоги мне, Имир!
И, смеясь и плача от счастья, он упал в кресло и прижал к пылающим щекам ладони.
Часть 3. Лабиринты любви
Обратная трансформация прошла безболезненно – Лафей предусмотрительно запасся целебными снадобьями. Вечером того же дня, сидя с книгой возле лампы, накрытой стеклянным колпаком, по поверхности которого были распылены тонкие узоры, похожие на стрелочки инея, он размышлял о том, как глупо попался нынче утром и что ему теперь делать. Он дал Одину уже второе обещание, которое не мог исполнить – потому что крестьянки вроде Герд не стоили внимания короля Асгарда, а сам Лафей сейчас и подумать не смел о том, чтобы еще раз обратиться женщиной и продолжить лгать своему другу, невзирая на первоначальный план: это было не только нечестно по отношению к асу, но и весьма опасно – если отец или кто-то из слуг увидит в замке женщину, сразу поползут слухи и кривотолки.
Старый Нарви часто говорил, что для поиска решения нужно походить по темной комнате с лампой – авось в каком-нибудь углу отыщется светлая мысль. Отложив книгу, Лафей взял лампу и подошел к окну – отражение шагнуло ему навстречу.
- Во что ты впутала меня, глупая девчонка? – спросил он, глядя в глаза, прикрытые длинными ресницами. – Что мне теперь делать?
- Не знаю, как ты, а я собираюсь пойти на свидание, - ответила Наль.
Лафей досадливо поморщился.
- Отлично. Будешь лгать ему?
- В чем же здесь ложь? - возразила Наль, капризно кривя губы. - Я ему понравилась. И он нравится мне. Давно нравится. Я так долго ждала его. И я его не упущу. Я хочу, чтобы он снова смотрел на меня так, как нынче утром. Хочу, чтобы его руки обнимали меня за талию. Хочу, чтобы его губы…
- Достаточно! – зарычал Лафей и швырнул в нее лампой. Раздался звон стекла. В спальню сразу ворвался ветер со снегом. Лафей отступил, закрывая лицо руками.
-Я всё равно возьму верх над тобой, - прошептала Наль у него в голове. - Борьба бесполезна. Мы с тобой оба хотим одного и того же. Быть с ним. И я могу помочь тебе. Только скажи «да», и я тебе помогу.
Всю ночь Лафей вертелся с боку на бок в тщетной попытке уснуть и ведя бесконечные споры с самим собой. Наутро он сдался под напором своего желания, слишком сильного, чтобы с ним бороться. Вызвав слугу, он вручил ему мешочек с деньгами и отправил его в город с приказанием купить большое зеркало, платья, туфли, перчатки и шляпку.
Когда все было доставлено, Лафей отослал слугу из замка, установил зеркало поближе к проникающему в окна свету и произнес заклинание.
Наль явилась мгновенно. Почти беспристрастно Лафей отмечал, что она гораздо красивее портнихиной дочки – что в облике ее есть стать и гордость, каких не было у крестьянки.
- Я не искала встречи с ним, ни раньше, ни теперь, - сказала Наль, кокетливо взглядывая на него из зеркала. – Он сам назначил мне свидание. И я пойду к нему, клянусь Имиром. Просто не мешай мне, Лафей.
- О боги… Не заставляй меня пожалеть об этом, - пробормотал Лафей, и Наль ласково улыбнулась, накручивая на палец прядку черных вьющихся волос.
- Ты не пожалеешь, - ответила она.
***
Ночь выдалась лунной и безветренной, заиндевелые сосны стояли без движения белыми статуями. Наль шла по скрипучему снегу, кутаясь в шубку и подметая сугробы подолом платья. Непривычно узкие сапожки сжимали ноги, как в тисках. Но это нисколько не портило ее настроения: в голове приятно звенело после недавнего приема обезболивающих настоек, а на сердце трепетали нетерпение и радость.
Она спустилась с пригорка и, держась в тени деревьев, проскользнула на опушку на окраине сада, где проходила граница королевского замка и начинались окраинные поселения. Днем из этой части леса всегда доносился стук топоров, а над верхушками вековых сосен курился дымок – но сейчас тут было тихо и пустынно. Наль остановилась, обхватив ствол ближайшей сосны руками – ей необходимо было успокоиться и привести в порядок свои чувства и мысли.
- Он не придет, глупая женщина. А если придет – что ты станешь делать? О чем станешь говорить с ним? - с запоздало проснувшимся благоразумием и рассудительностью принялся ворчать Лафей. - Мало тебе того позора на охоте, хочешь еще крепче сесть в сугроб? Что будет, если тебя заметит стража? Или Один раскроет обман?
- О, молчи, - прошептала Наль. – Мне всё равно, что со мной будет! Если он придет ко мне – все остальное станет уже неважно. Если же он не придет… тогда всё тем более будет неважно, Лафей.
Последние ее слова прервал шорох шагов. Наль выглянула из-за дерева – на освещенную луной поляну вышел Один. Он нисколько не таился – на нем был все тот же красный плащ, в котором он так гордо разгуливал прежде по Етунхейму.
- Наль! – позвал он, и с верхушек сосен сорвались и захлопали крыльями перепуганные птицы.
- Тише! – воскликнула Наль, выходя из своего укрытия. – Тише, нас могут услышать!
- А, прости! – беспечно отозвался Один, в один шаг подходя к ней и окидывая ее внимательным взглядом. Глаза у него были совершенно шальные и блестели ярче обычного. – Пройдемся?
- Давай лучше посидим! – предложила Наль, для которой не было ничего хуже прогулки в женских сапожках.
Они устроились на поваленном дереве.
- Ты очень красива, - сказал Один тихо, беря ее руки в свои. – Ты прекраснее всех женщин Асгарда. Но Лафей ни разу не упомянул о тебе… Должно быть, он мне не слишком доверяет.
- Он доверяет тебе больше, чем себе самому, - поспешила заверить Наль. – Ты ему дороже брата. И поэтому он не хотел бы поставить тебя в неловкое положение. Ведь знакомство с его сестрой накладывало бы на тебя определенные обязательства… которые, возможно, не нужны тебе.
- Лафей так считает? – удивился Один. – Вероятно, в нем говорит косность Нарви – ваш король и сам не потрудился познакомить меня с сыном... Но мне казалось, я ясно дал понять Лафею, что наши с ним отношения никогда не носили официального характера. Я полюбил твоего брата с первой нашей встречи и всегда относился к нему как к другу, а вовсе не как к сыну короля Етунхейма. Надеюсь, что и твою дружбу смогу заслужить.
Наль, слушая всё это, сгорала от стыда и смущения и не знала, куда себя девать. От бегства ее удерживало только понимание, что в неудобных женских сапожках далеко не убежишь – и что настойчивость Одина заставит аса искать других путей для свидания, еще более опасных и безрассудных.
Один же, видя, как на щеках етунской девы зарделся румянец, сильнее сжал ее руки.
- Моя дружба уже заслужена тобой, - ответила Наль, поспешно, чтобы не дать затянуться неловкой паузе. – Ведь друг моего брата – и мой друг тоже. Но в Етунхейме мало кто одобрит наши свидания украдкой. Сказать по правде, я и сама не думала, что ты действительно осмелишься прийти, - добавила она. – Вокруг замка полным-полно стражи.
- Я тоже не слишком надеялся тебя увидеть, - сознался Один. – Тем дороже для меня это мгновение. Послушай, Наль… Это прозвучит странно, но прошу, выслушай меня и поверь искренности моих слов… Я знаю тебя так недолго, но мне кажется, будто мы знакомы уже тысячу лет. Еще при первой нашей встрече я как будто вспомнил тебя, словно когда-то прежде мы уже были знакомы… Это ощущение оказалось для меня столь новым, что я думал о тебе все эти дни… И я никогда прежде не испытывал ничего подобного.
- Прошу, не продолжай! – испуганно воскликнула Наль. В голосе Одина звучала глубокая искренняя страсть, и тот обман, в который она его втянула, жег ее изнутри жгучим стыдом.
Но Один только покачал головой, отказываясь подчиниться ее испуганной просьбе.
- Я знаю, что между Лафеем и Нарви идет негласная борьба за власть, - продолжал он, но голос его звучал так проникновенно, словно речь шла вовсе не о политике. – Так знай же: твой брат может рассчитывать на мою полнейшую поддержку и дружбу… и, чтобы заверить его в моих намерениях, я попрошу у вашего отца твоей руки... Ты станешь моей, Наль? Станешь моей королевой?
- Что? – переспросил Лафей, вздрагивая и порываясь встать, но в этот момент Один привлек его к себе и поцеловал в губы.
Женское тело Наль оказалось гораздо более чувствительным к прикосновениям, и потому самообладание, если у Лафея таковое и имелось, сразу же покинуло его. Поцелуй обрушился на него, как снежный шквал, и, уступая ему, он жадно пил с любимых губ долгожданные ласки и отвечал на них с жаром, который так долго носил в своем сердце, не смея высказать.
- О, Имир… - прошептала Наль, когда они оторвались друг от друга.
Один, поднявшись, подхватил ее на руки, а она обвила его шею и прижалась к нему тесно-тесно, чтобы уже не таясь вдыхать его запах, который сводил ее с ума.
- Я не хочу больше расставаться с тобой, - прошептал Один, пряча лицо в ее растрепавшихся кудрях. – Ты моя. С первого взгляда на тебя я потерял свое сердце, утопил его в омуте твоих глаз, и больше не хочу ничего на всем свете – только быть рядом с тобой!
Наль подняла голову и сама подставила ему для поцелуя горячие губы.
Когда зеленый лунный свет сменился розовой рассветной дымкой, они прощались у потайной двери, ведущей в замок. Очарование ночи постепенно рассеивалось.
- Как бы я хотела, чтобы твои слова сбылись, - говорила Наль, склонив голову на плечо Одина. – Но мы не сможем быть вместе… Ведь ты уже женат…
- Все это ерунда, - отвечал Один ласково. – Всё, что было до тебя, было лишь черновиком моей жизни… Теперь я люблю и любим.
- Да, - ответила Наль – в это мгновение она совершенно не помнила, что еще вчера была Лафеем, королевским сыном, наследником престола: в ней говорило лишь страстное желание быть с Одином, встречать каждое утро в его объятиях. - Но отец никогда не даст согласия на мой брак с асом.
- Так я ему напомню, что я не просто ас! – воскликнул Один. – Он не посмеет мне отказать. Жди меня на закате, я приеду с богатыми дарами и увезу тебя с собой.
Он был так воодушевлен, что Наль не посмела ничего сказать ему. Они простились, и, утомленная после бессонной ночи, полной событий, она с трудом поднялась наверх, в свою комнату.
Заманчивей всего казалось упасть на подушки и уснуть. Скинув шубку и бросив ее на кресло, Наль подошла к зеркалу и долго с удивлением рассматривала свое усталое, но счастливое лицо, яркие, горящие от поцелуев губы, и наконец бросилась на постель и заплакала, поскольку счастье и горе, переполнявшие ее, невозможно было сдерживать в себе.
Она знала, что, если Один действительно выполнит свое обещание и явится со сватами, ее обман прогремит на все девять миров – и она потеряет его навсегда… Лафей потеряет его навсегда. Следовало бы снять с себя чары и поехать в Асгард, прежде чем Один действительно приедет к Нарви, но силы совершенно покинули ее, а слёзы приносили облегчение и давали иллюзию, что все еще может наладиться само по себе, без ее участия.
Рыдания ее были так громки, и она так наслаждалась очищающей силой слёз, что не услышала стука в дверь и очнулась только когда прямо над ее ухом голос короля Нарви проревел:
- Лафее-е-е-ей!!!
***
Лафей едва успел накрыться с головой одеялом, как старый король отдернул полог.
- Лафей, Хель тебя побери!!! – заорал он еще громче.
- Я нездоров, отец, - пискнула Наль, выглядывая из-под одеяла и прячась обратно.
- Нездоров? Так отправь слугу за лекарем! – тотчас сбавляя тон, вкрадчиво, как кот, затаившийся перед мышиной норой, протянул Нарви. – А? что? Где твой слуга? Его здесь нет, не так ли? Ты отослал его в город… Уже не в первый раз! – торжествующе завопил он. – Я все знаю, и не пытайся сделать из меня дурака. Мне давно доложили, что ты заказываешь в городе бабские тряпки и побрякушки!!! Решил блудить у меня под носом, крысеныш? Отвечай сейчас же, какого рожна ты тратишь отцовские деньги на потаскух, вместо того чтобы учиться военному делу?!
С этими словами он сорвал с Лафея одеяло и в недоумении уставился на девушку, съежившуюся на постели его сына.
- Что… что это такое? – охнул Нарви.
- Отец… я все объясню… - пролепетал Лафей, поднимаясь. – Я всего лишь… это заклинание… я нашел его в библиотеке и хотел…
Нарви мгновение сверлил его взглядом и наконец, похоже, осознал всю нелепость открывшейся ему картины.
- Хель и все ее демоны! – снова заорал он так, что задребезжали оконные пластинки в рамах. Он протянул ручищу и схватил Наль за волосы, рывком поднимая с постели. – Ах, ты, паскудник, - продолжал он, брызгая слюной ей в лицо. – И это, по-твоему, достойные занятия для будущего короля? Видела бы тебя твоя мать! Что сказала бы эта святая женщина, память которой ты позоришь своими пакостными поступками!!! Имир, за что ты караешь меня?! – с этими словами он наотмашь ударил Наль по лицу и, когда она с криком упала на спину, простер над ней руку и произнес заклинание обратной трансформации.
Тело Лафея пронзило тысячей игл. Стирая с лица кровь из разбитого носа, он попытался встать, но Нарви снова толкнул его и сбил с ног.
- Пожалуйста, - пробормотал Лафей. – Мне нужно принять… лекарство.
- Лекарство? – переходя на фальцет, завопил Нарви. – Может, тебе еще и ванну принять надо? И выпить чашечку кофе? Вот что, недомерок, постарайся запомнить, я во второй раз повторять не стану, - зашипел он, склоняясь к сыну и с отвращением разглядывая его испачканное кровью лицо. – Еще одна такая выходка, и ты вылетишь отсюда без наследства и благословения, как последний нищеброд. Не попадайся мне на глаза, пока я не успокоюсь, иначе прокляну тебя сгоряча... Я всё сказал.
С этими словами он покинул спальню сына и шарахнул напоследок дверью. Лафей перевернулся на бок, чтобы только не захлебнуться собственной кровью, и отключился.
Продолжение в комментариях.