Автор: Llanval (llanval.livejournal.com)
Переводчик: Wild Kulbabka
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Лаувейя, Локи, Хельблинди, Бюлейст, Ангбода.
Краткое содержание:
- Вон, - тщательно отмеривая силу слов, проговорил Лаувейя. – Пошел прочь, призрак, тень-Король, Слепец.
- Неужели ты не хочешь получить награду за собственную храбрость? – дразнил Фарбаути с ложной добротой.
- Не важно. Я знаю, какова она будет.
- И сейчас знаешь? – рассмеялся, ныряя прочь в цепкую тьму, тень-Король, похожий на клубы дыма и черные предзнаменования. – Воистину, это ничтожная награда.
Глава 8: Твой алый меч Добродетели
читать дальше
Лаувейя не выпрашивал сам у себя несколько восходов Дневной звезды, чтобы вновь привыкнуть к ощущению целостности. Он не просил собственных сыновей ждать терпеливо и молча, пока он вырвет шипы из своего сознания и залатает трещины в собственной памяти.
Нет.
Дом Высокой Зимы жив, и в Лаувейе нет терпения.
Ни мига не потратит он на тщетное удивление. Он будет созидать.
Первая попытка Лаувейи была поспешна и странна, переполненная темными образами, что пожирали его мысли. Вторая, хоть и не столь искривленная, была не лучше первой. Погружая тяжелые ладони в кости собственного Дома, Король Ётунхейма поднимал в небо башни, чьи шпили были остры и длинны подобно кинжалам, подаренным им старшему сыну. Лаувейя создавал высокие залы и маленькие комнаты странной формы, коридоры, что, сплетаясь, сливались друг с другом как морские змеи, совокупляющиеся на дне Океана. Король придавал форму тому, что притаилось в его сердце. Непроизносимые мысли и чувства, которым он никогда не осмелился бы подарить дыхание.
Результат не был приятен глазам Лаувейи. Он не думал, что Ас, чей язык источал яд, мог причинить столько вреда, не догадывался, что позволил быстрому подобно ртути лжецу стяжать над собой столь сильную власть. Уж лучше винить года, прожитые им слепым и глухим в собственном королевстве, оторванным от всего, чего он никогда не должен был лишаться.
Гораздо проще, чем признаться, что он просто забыл. Но за Лаувейей следили глаза Локи, его маленького Принца, и взгляд их был острее и яснее, чем когда-либо.
Лаувейя разрушил высокий шпиль, пение рассыпающегося льда звучало в его ушах странной музыкой, знакомой и горькой. Прикоснувшись ладонями к земле, к живому льду под основанием Дома Высокой Зимы, Лаувейя нырнул вновь, легко оставляя первую форму. Голос не может измениться…
Но может Король Лаувейя.
Разрушая до снования башни, ломая хрупкие мосты и переходы, пронизавшие сердце Дома его предков, он удивлялся, почему не может расстаться с этой горечью, преследующей его подобно длинной черной тени.
~ * ~
Поздний час между четвертым и шестым элем заката Дневной звезды застал сыновей Лаувейи в тени высоких деревьев не-сада. Они пытались поесть, но шум пробудившегося мира все еще был слишком силен, чтобы позволить думать о чем-то обыденном вроде еды.
Капля зеленого с листвы дуба, который Локи безуспешно пытался воссоздать, упала на плечо Принца. Он смахнул потек, растирая цвет между подушечек пальцев. Локи вздохнул, злой от того, что после всего, что он совершил, ему не удается нечто столь простое как зелень древесных листьев. Все, что он создавал, вновь превращалось в лед.
- Брат… - Хельблинди заговорил первым, хоть нить молчания и связывала Принцев с самого восхода Дневной звезды, когда Лаувейя вознес первую башню лишь для того, чтобы разрушить её до основания. - Признаюсь: я и не надеялся и наполовину быть тем, чем раньше. Но теперь мы целы вновь. – Внезапно собственный язык показался второму Принцу камнем. – Почему нет чувства… - у Хельблинди чесались пальцы от желания прикоснуться к одному из цветков, распустившихся у его локтя. Но он сдержался, зная, что Локи не любит, когда его эксперименты трогают. – Король…
От Локи не укрылись отцовская тревога и гнев. У него были глаза, как были и у Хельблинди.
- Отец… - Локи подыскивал нужное слово, чувствуя, как крупицы розовой соли тают на зубах и языке. – Взволнован.
Хельблинди фыркнул, собирая остатки еды. Он не знал, что сказать своему Принцу. Отец казался настолько раздосадованным, что Хельблинди сомневался, что разговор о собственных волнениях хоть чем-то поможет. Едва ли Король захочет слушать о том, что его средний сын ночами не может спать из-за Голосов, рвущихся в его сознание.
Хельблинди не лгал своему брату. Он действительно забыл слишком многое.
Возможно, забыл и Лаувейя.
- Мы все взволнованы, - возразил Хельблинди. – Наше Молчание трудно забыть.
- О да, - согласился Локи, чьи губы скривила горечь. – Мы слишком долго были неполны.
- Уверен, у тебя есть план, брат. – Хельблинди пододвинул свою порцию соли к Локи. Сегодня он не хотел тепла. Возможно, его успокоит холод.
- Был бы, знай я, что отец столь настойчиво пытается изгнать из Дома Высокой Зимы. Я не читаю свободно в его сердце, брат. – Принца выдавало нервное дрожание пальцев, он не мог сидеть, спокойно и молча. Даже маленький зверь с раскрытой пастью, которого Локи вырезал на дне своей миски, казался кривым. Грубая работа, годная лишь на то, чтобы занять руки.
Запрокинув голову, Хельблинди рассмеялся:
- Я не прошу разгадывать каждый его вздох, брат мой. Ты что-нибудь придумал? Образ, в который он мог бы излить то, что так его злит? Почему мы не можем строить вместе?
Лезвие в маленькой руке Локи перестало скоблить дерево.
- Вместе?
- Да. Новый образ для нового Дома.
Локи рассмеялся, довольный хрустом соли на зубах.
Воистину план.
~ * ~
Сразу после пробуждения от долго-предолгого сна всегда наступает миг растерянности. Будто кость вывихнута из сустава, и нужен укол яркой боли, чтобы вернуть в тело проснувшегося то, что было из него вытеснено.
Лаувейя пребывал в этой странной растерянности вновь пробудившегося почти пять восходов Дневной звезды. И все же он до сих пор не мог собрать себя в знакомые изгибы собственного тела: все было слишком ярким, острым и громким.
Он не мог спать: во сне Голоса возвращались, цепляясь к его коленям – все те множества, пришедшие заполнить его голову скрипучим многоголосьем музыки предков. Короли и Принцы Ётунхейма, давно умершие, но не забытые и не молчащие.
Худшие из ран Лаувейи нанесла рука Одина Плута. Того горделивого Аса с лицом словно из ртути, что за взмах ресниц менял дюжину имен, сотни улыбок и тысячи непостижимых голосов. Плут и Носящий Маску, и Ломающий Копье, Владыка Повешенных и Убийца.
Полководец и Лжец, и Дурак. И все же единственное существо, достойное меча Лаувейи.
Вещь невозможная.
Непонятная.
Соскользнув с трона, Лаувейя сел на гладкие острые как ножи ступени, обхватил пальцами жёсткие изгибы собственных рогов. Он должен радоваться, но радости в нем не было. Он должен наслаждаться великими плодами трудов своего любимого Принца, но Лаувейе чуждо и это.
Король в нем боялся того, что принесет это, чей Взгляд привлечет, отец – был поражен и смертельно напуган.
Разумеется, он не показал ничего подобного своим сыновьям, даже Локи. Стыд был бы слишком велик, слишком удушлив. Лаувейя оставит при себе собственные войны, ведь последняя едва ли не стоила ему целой планеты, финального вздоха его людей. Хуже того, не он спас своих подданных от тьмы и молчания, но его сын… хотя у Лаувейи было полное право считать триумф Локи и своей победой. Ведь Локи – дитя его тела, благодарность за вынесенные страдания и потраченное время, и в тот день Лаувейя по собственному выбору решил эту благодарность принять. Будь его выбор иным…
Король прикусил язык, чтобы сдержать горечь нерожденной мысли.
Какой же он был глупец, пренебрегая всем тем, чем мог стать его крошечный ребенок, всем тем, чем стал. Его гордость принесла бесконечную осаду Ётунхейму, поражение без надежды на лучшие дни.
Лаувейя не знал, как долго он тянул нить собственных сожалений, погруженный в запутанные мысли, но этого оказалось достаточно, чтобы занести черным илом его сердце. Достаточно, чтобы превратить молчание тронной залы в нечто, рожденное отнюдь не тишиной вечерних сумерек.
Лишь вскинув голову, Лаувейя заметил, что прокралось в его тронную залу, к ступеням высокого трона Зимы.
Фарбаути – длинная тень с высокими рогами и пастью, полною белых сверкающих клыков.
- Третий Сын, что принес ты в мой Дом?
Разглядывая тень собственного родителя, Лаувейя на краткий миг забыл, где его зубы.
Тень – единственный Голос, чьего возвращения не желал Король.
- Ты мертв, и Дом не твой, а мой.
Смех Фарбаути – жестокий звук, кусающий Лаувейю со знакомой легкостью, рожденной тринадцатью тысячелетиями, проведенными пот пятой мертвого Короля.
- Дом Лаувейи! – вновь хихикнула тень. – Что за самонадеянность, третий сын! Ты Король благодаря собственному уму и рукам, не с моего благословения.
- Ты должен радоваться, что Смерть забрала тебя прежде, чем я перерезал твою черную глотку, - выплюнул Лаувейя и, встав со ступеней, ведущих к его трону, навис над тенью Короля, что подарил ему жизнь.
- И ах, посмотри, чего ты достиг, - Фарбаути вскинул руки, хоть ветер и разметал их подобно клубам дыма. – Ни один из Королей не отдавал Асам столь многое, ни один доселе не проигрывал Войну столь великую.
Бесшумные шаги того, что было и оставалось Фарбаути, скользили вокруг третьего сына подобно костям мертвых комет, кольцом опоясавших Дневную звезду. Он почти забыл, что за наслажденье обладать языком и Голосом. Забыл, как злили его слова умного жестокого ребенка, родившегося третьим.
- То существо, что ты смеешь назыввать Наследным Принцем… это оскорбление мне, непереносимое оскорбление. Я бы оставил его умирать, расколол бы его череп о ближайшую глыбу льда. Так должен был сделать ты.
- Ты Слеп? – прорычал Лаувейя, его рука налилась льдом. – Смерть забрала у тебя больше, чем плоть и кости?
Понимание настигло Лаувейю подобно удару ножа меж ребер: он ничем не обязан своему родителю. Он не любил своего родителя. Лишь Смерть заставила Лаувейю испытывать хоть что-то к своему отцу: головокружительную радость от того, что в груди старого зверя замерло дыхание - зарево свободы при виде растянувшегося в гробнице тела, при мысли о нити, прерванной остро отточенными ножницами Норн.
Лаувейя рассмеялся, обнажая зубы.
- Посмотри вокруг, мертвец. – Лаувейя развел высоко поднятыми руками, испытывая наслаждение при виде тени лезвия своей руки, пронзающей хрупкую форму отца.
Фарбаути фыркнул. Смерть подарила ему многое, но она всегда требует плату за свои дары. Воистину, жалок видимый глазу образ мертвого Короля.
- Дом Высокой Зимы жив для твоего Голоса благодаря силе моего ребенка, того самого дитя, что ты пожертвовал бы Зверю Прилива. Будь я тобой, мой народ навсегда бы остался в путах, что разрезала рука Локи. – о, как желал Лаувейя встретиться с чем-то большим, чем тень, пролить кровь, уткнуться лицом в красные кишки Фарбаути. – Ты глупец, даже в смерти ты глупец. – шипел, проклиная, Лаувейя.
- Так думаешь ты? – Фарбаути оскалился страшной ухмылкой, без губ, что могли бы смягчить острый частокол зубов. – Но ты забыл, третий сын, что Смерть одарила меня дальним Взглядом. Я вижу недоступное тебе.
- И что же, - передразнил Лаувейя, чиркая длинным острым лезвием руки по сверкающему полу. – Ты можешь увидеть из своей темной гробницы, тень?
- Что хранит твоя память о четвертом цикле, циклах девятом, одиннадцатом и семнадцатом? – спросил Фарбаути, нависая над своим неуловимым и туманным сыном, сыном с множеством лиц и лишь с несколькими словами, сыном, полным надежно охраняемых тайн и секретов.
Ярость оставила Лаувейю, будто унесенная пронизывающим ветром:
- Немного. Совсем немного. Разница невелика, лишь моя Смерть переменчива и непостоянна.
Фарбаути вскинул голову, и поскольку глаз у него не было, он постарался пригвоздить сына к месту огромной тенью короны собственных рогов. Он был уверен, что Лаувейя помнит, кто правил Ётунхеймом тринадцать миллениумов.
- Я редко умираю в своей постели. Старость не мой спутник во всех жизнях. – слова жгли язык, Лаувейя не хотел говорить их, но они словно обрели собственный разум. Язык предавал его с непринужденной жестокостью. – Лучшие из моих Смертей заслужены в битве, с лезвием льда в руке и кровью врага на языке. Многие приносит Гунгнир. – Лаувейя рассмеялся, хоть это был вовсе и не смех. – Большинство.
- Тогда ты должен знать, что этот образ неведом мне, - прорычал Фарбаути. Под своими когтями он не мог ощутить холодное острое совершенство собственного трона, но и памяти оказалось довольно. Фарбаути было горько при мысли о том, что теперь трон занимает его третий сын. – Твой Локи повинен в этом, - он выплюнул имя, будто горький яд. – Он мутит воды. Он – то, что путает тропу.
Лаувейя почувствовал, как его язык умер во рту. Рука сжала мускулы его сердца так, что он не мог дышать.
- Часто он приносит твою Смерть или ты – его. Часто он не твой сын, но безделушка, украденная из нашего высокого храма по капризу Одина Вора, Одина Злодея. Иногда он - розовокожий Ас, взращенный в неведенье, чтоб стать ужасом и ночным кошмаром, и тем, о чем говорят лишь шепотом. Средоточие хаоса, но не более.
- Почему? – вопрос Лаувейи горек и открыт. Почему его родитель, полное ненависти создание, открывает столь многое?
- Велика опасность неведенья, - ответил Фарбаути. – Ведь нет новой тропы, лишь иная.
- Ты пришел сюда браниться за то, что твой Взор затуманен? – проревел Лаувейя, горячая ярость вспыхнула под его холодной кожей. Обнаженные зубы сверкнули, предвещая жестокость. – Вся твоя черная клевета – не более, чем шепот того, чему лучше быть мертвым нежели живым. – ноги несли Лаувейю прочь от тени собственного отца, а руки саднило от бесполезного, бессильного желания крушить кости и разбивать вдребезги мечи. – Унижаешь меня за то, что я поступил иначе? Но новый путь указала моя рука, рука моего сына.
- Нет! – провыл Фарбаути, вскидывая когти в насмешке и упреке. – Нет новой тропы, как нет ничего нового в этой вселенной. Лишь иное. На твоем пути Мы слепы и ты, ты пожертвовал теми крохами могущества, что Мы добыли сами.
- Плевать. И я повисну рядом с Одином на ветвях Иггдрасиля прежде, чем прислушаюсь к словам мертвого Короля и глупца, прикованной к земле тени, что рождена из крови моего сына, предложенной добровольно.
- Богохульствуешь, третий сын, - выкрикнула тень, чьи зубы ярки и как всегда оскалены.
- С радостью, - ухмыльнулся Лаувейя.
Два долгих эля разделяло тень-Короля и Короля живого. Глядя на Лаувейю, Фарбаути не мог понять, как он не замечал змею, свернувшуюся кольцами вкруг его Дома, дотоле, пока старшие сыновья Короля не погибли от клыков этой самой змеи.
- Не думай, что я забыл, чем занимался ты в своих странствиях, Лаувейя. И с кем. Думаешь, я не знаю о Громовержце и тех, с кем ты путался? Ты можешь быть Королем этой земли, но ты мой потомок.
- Вон, - тщательно отмеривая силу слов, проговорил Лаувейя. – Пошел прочь, призрак, тень-Король, Слепец.
- Неужели ты не хочешь получить награду за собственную храбрость? – дразнил Фарбаути с ложной добротой.
- Не важно. Я знаю, какова она будет.
- И сейчас знаешь? – рассмеялся, ныряя прочь в цепкую тьму, тень-Король, похожий на клубы дыма и черные предзнаменования. – Воистину, это ничтожная награда.
Прощальное слово Фарбаути – не более чем намек, брошенный на невидимый ветер, нечто призванное пробраться в сердце Лаувейи.
Когда ночная тишина снова скользнула в тронную залу, Лаувейя решился вновь вздохнуть, но дыхание было полумертво и жалко в его легких.
Он знал, что за награда ожидает его – это будет лишь боль, принесенная Любовью, ради которой он рвет себя на части.
Лишь боль он может получить в награду. Но хотя бы эту боль он избрал добровольно.
~ * ~
Как и всегда Дом Высокой Зимы тих и мрачен, лишь бледный зимний свет просачивался сквозь соляные кристаллы, вмурованные Локи в устремившиеся ввысь кости отцовского дворца. Отвратив лицо от света кристаллов, сверкающих ярче при его появлении, Принц крался по залам предков тише любой тени.
Минуя гигантские двери, в уши Локи прокрался тихий звук. Сын Лаувейи замер, борясь со страхом, грозившим заставить его бежать обратно, туда, откуда пришел. В тронной зале отца должна быть лишь тишина. Тише собственного дыхания подкрался Локи к полоске света, просочившейся сквозь узкий зев неплотно закрытых створок.
Будто мертвые кометы Дневную звезду, его отца обвила тень. Голос был подобен шипению морского змея, сравним с языками пламени и дымом, рвущимися с высокого погребального костра, но глубже, чем корни гор.
Голос – полный ужасов, его спутница – неласковая рука Смерти.
Сотканное из теней существо ускользнуло прежде, чем Локи смог услышать не только отголоски, но и сами слова. Однако печать отчаянья на лице его отца сияла ярче, чем любой из кристаллов, созданный Локи. Он отвел бы взгляд лишь затем, чтобы избежать позора быть свидетелем столь многому, легко читаемому на гордом лике Короля.
Но он пришел к отцу не для того, чтоб под покровом темноты красть его секреты.
Намеренно громко Локи зашуршал ворохом принесенного с собой пергамента.
Распахнув огромные двери, Лаувейя увидел сына, собирающего рассыпавшиеся по зеркальному полу листы пергамента. Казалось, будто Локи покинул собственные комнаты в спешке, и лишь поэтому Лаувейя не отругал сына за то, что тот бродит по залам Дома Высокой Зимы без надежного лезвия брата.
- Дитя, что ты делаешь здесь в поздний час? – вздохнул Король. Он избегал смотреть на сына, боясь того, что все еще написано на его лице, что он не успел запрятать подальше от острых глаз Локи.
- Отец, я принес тебе кое-что. Можно сказать, это… подарок. – прижимая пергамент к груди, он ждал, когда отец пригласит его к высокому трону Зимы.
Рассмеявшись, Лаувейя взял сына на руки:
- Я буду рад любому твоему подарку.
Три эля до бегущих к высокому трону ступеней и сто шагов по острым граням прошел Лаувейя, держа на руках своего темноволосого красноглазого маленького мага, чтобы усесться в тишине и спокойствии. Он вплел на место желтый сапфир, выбившийся из созвездья камней, которыми Хельблинди украсил волосы брата, прежде чем кивком разрешить сыну развернуть покоящийся на коленях пергамент.
Прерывисто вздохнув, Локи развернул первый лист.
Нечто яркое и прекрасное, с острыми, режущими гранями распустилось пред глазами Лаувейи.
- Что это, мой Принц? Я вижу в этом руку твою и твоего брата.
Это было чем-то новым, гордым своей жестокостью и длинной тенью. Нечто, знающее о собственной безупречности.
- Новый образ, - ответил Локи, стараясь подавить инстинкт, заставляющий взглянуть в лицо отца. Нынче ночью он видел слишком многое и украл у Лаувейи достаточно, чтобы в нем проснулось понимание.
Иногда лучше оставить Короля один на один с собственными секретами.
- Это Дом Высокой Зимы? Таким, как видишь его ты? Таким, каким желаешь ему быть? – выдохнул захваченный изгибами и линиями чернильного рисунка Лаувейя, вглядываясь в каждую острую, повторяющую другие грань желаний и намерений сына.
- Да, - ответил Локи со всей уверенностью, на какую был способен. Но был он способен сейчас на немногое. – Новый образ для нового Дома.
В восторге Лайвейя рассмеялся, смаргивая скопившуюся в уголках глаз соль.
- Будь по-твоему, Сокровище мое. Будь по-твоему.
~ * ~