собственно, суть и идея продолжения несколько изменились по ходу написания, и вот что из этого вышло. и опять написал меньше, чем хотелось бы
итак:
Название: Настоящее
Персонажи: Тор, Локи, Один, Мьельнир и Норны
Рейтинг: нет его, сие есть джен
Размер: около мини
предупреждение: по замыслу автора, это НЕ слэш. но если кто что узреет двусмысленное - автор вообще-то вовсе не против.
комментарий: на всякий случай выдаю имена Норн. Урдр (прошедшее), Верданди (настоящее) и Скульд (будущее)
читать дальше- Тебе предстоит стать царем. Я выбрал тебя, своего первенца, и Норны подтвердили мой выбор – тебе предначертано славное будущее на троне Асгарда. Тебе предстоит стать царем – но вместе с одним из девяти миров ты примешь на себя большую ответственность, ты должен будешь выдержать проверку ею, ты должен будешь заслужить свое царство и завоевать сердце своего народа, единое на всех живущих в Асгарде; только тогда ты сможешь действительно называться царем, Тор.
По правде сказать, никакой ответственности он пока не чувствовал. Стоять посреди тронной залы, перед сияющим золотом доспеха Всеотцом, наблюдать, как поблескивает золото на том месте, где должен был быть глаз – то ли лукаво, то ли пристально, допытываясь – достоин ли? верен ли выбор? хватит ли сил, мальчишка? На неозвученный вопрос хотелось воскликнуть – хватит! достоин! Но Мьельнир в руке налился тяжестью, и дыхание насильно выровнялось – Тор ощутил крепкую связь между каждым своим нервом, каждым мускулом и каждый помыслом – и легендарным древним молотом, ее металлический канат затягивался в тугой узел где-то у Тора в груди – и вот он уже не мог, побросав все, броситься вперед и что-то натворить – Мьельнир держал крепко. Стоять посреди тронной залы, сжимать в руке перевитую узором рукоять и слушать, задерживая дыхание, рассказ о своем будущем – все это мало располагало к мыслям об ответственности.
- А Локи? – Тор едва не сделал шаг вперед, следом за вырвавшимся изнутри вопросом, который был незакономерным в этот момент, но Мьельнир и сердце в один голос нашептали его Тору.
- Локи? – брови Одина сошлись, как будто на мгновение он забыл, кто такой этот Локи, а теперь пытался вспомнить его вновь. – Я думаю, брату найдется место рядом с тобой.
Глубокая морщина между бровей Всеотца разгладилась, и углы вечно сжатых губ едва заметно дернулись вверх – Тор почувствовал себя восторженным ребенком, взирающим на недоступное и близкое одновременно, величественное божество, как в детстве, когда отец улыбался им с братом чуть чаще, чем теперь. Мьельнир неслышно низко загудел, канат между ним и Тором натянулся, по рукам потекла необыкновенная легкая сила…
В эту ночь он держал на плечах ответственность только за одного человека, но такое положение вещей, как говорил Один, вскоре должно было поменяться.
- Брат в последнее время плохо спит, - стоило только произнести эти слова, как в груди у Тора заворочалась тяжелая тревога и накатило желание торопливым шагом вернуться в свои покои; насколько он мог судить, все неприятности с Локи происходили именно тогда, когда его, Тора, не было поблизости.
Даже сны брата, и те подчинялись Тору. Когда случались ночи, в которые Локи больше всего хотел провалиться в спокойный и черный сон, он звал Тора в свою опочивальню – и тот оставался, от темноты до самого рассвета. Было неважно то, что такое происходило очень редко – за одну ночь Тор мог наглядеться на брата на год вперед, узнать о нем столько, сколько за всю жизнь не узнавал при свете дня, и связь между ними за несколько часов крепла на столетия. Тор не знал, чувствовал ли это Локи, пробуждаясь по утрам в уже опустевших покоях, обычно кутая свое обнаженное тело в плащ, чтобы выйти на балкон, продуваемый всеми ветрами Асгарда – но сам он чувствовал эту связь ясно, как ничто иное.
Один кивнул, золото на глазнице блеснуло ободряюще, и Тор опустил на пол гулко ударивший Мьельнир, с сожалением ощущая, как невидимая вязь потянулась с рукояти за его ладонью. Но оставить его теперь было легко, проще, чем прежде – когда Тор только жадным взглядом прикасался к тяжелой прохладе молота, к сложным, перевитым проступающим орнаментом сторонам. Мьельнир теперь был его; Локи тоже был его, но куда как больше нуждался в защите, поэтому предпочтения Тора были на его стороне – всегда.
Вслед звучным и решительным шагам сына Один бросил тяжелый взгляд, который должен был остаться незамеченным; протянул руку, и Мьельнир послушно, но без отклика, лег в его ладонь.
- Сердце звезды, силой Всеотца мощью Асгарда, именем начала мира заклинаю тебя – не стань сердцем раздора, - неощутимо зашептал бог, поднеся молот к самым губам, и перевязь на камне на глазах начала таять.
Локи задумчиво и лениво перекатывал по столу маленькие серебряные шарики, сплошь покрытые замысловатыми даже для традиционной вязи орнаментами – перекатывал, не прикасаясь, только поводя пальцами по воздуху, и Тор, уничтожая завтрак за двоих, иногда замирал, поднося кубок или двузубую вилку ко рту, и наблюдал за бликующими шариками и небрежными, отрешенными движениями брата.
- Слушай, брат, перестань – это был всего лишь сон, игра теней… мы оба знаем, что ничто из него не может произойти в нашем мире, - наконец заметил Тор со всей доступной ему осторожностью, но вышло так, будто он прямо заявлял: этот мир – мой, как я сказал, так и будет, я тебя в обиду не дам.
Локи мягко усмехнулся, не отрывая взгляда от игрушки, но Тор все равно предпочел уткнуться в тарелку, чтобы ненароком не выдать смущения – за долгие годы, проведенные вместе, он так и не научился правильно разговаривать с братом; Локи вообще полагал, что он не научится этому никогда, о чем прямо его оповещал.
- Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
- У тебя все на лице написано, - бросил Тор и тут же пожалел о такой откровенности; Локи вскинул на него удивленный взгляд, дернул бровью, но тут же покачал головой, словно бы смиряясь с тем, что для одного человека в девяти мирах он навсегда останется открытой книгой.
- В прошлый раз, когда я видел отвратительный сон, ты свалился с лошади и едва не сломал себе шею, - спокойно заметил он, но пальцы, за которыми пристально и зачарованно следил Тор, легко дрогнули.
Возразить на это было нечего, и Тор, подперев отяжелевшую голову рукой, принялся разглядывать брата; вино, казалось, с утра пораньше слишком резко ударило в кровь, и ему не хотелось ничего доказывать и спорить с Локи, пока тот, пребывая где-то вне этой минуты, следил взглядом за серебряными безделушками. Хотя нельзя было быть уверенным в том, что они представляли собой безделицы – судя по мелькавшим, обвитым вязью рунам Локи и к ним приложил свои магические способности.
Тор постарался разглядеть на лице брата следы минувшего пробуждения, одного из самых тяжелых из всех, какие ему доводилось наблюдать, просиживая в покоях Локи ночами или вламываясь в них под утро на какой-нибудь тревожный звук. Но на лице не осталось ничего примечательного – ни теней вокруг глаз, ни впалости щек, ни чрезмерной бледности, хотя в руках Тора Локи был холоден, как лед, и ослепительно бледен. Даже брови его не сходились в задумчивости у переносицы, хотя теперь Тор не мог отделаться от чувства, будто в их изломе он до сих пор видел утреннее отчаянное страдание, только лишь сглаженное, умело скрытое – раньше он не замечал этой черты в лице брата, теперь она преследовала его и заставляла сердце в смутном волнении стучать чуть быстрее обычного.
- Ну что же, расскажи мне, каков он? – Локи неожиданно остановил вращающиеся шарики щелчком пальцев и поднял взгляд, в глубине которого плескалось любопытство, перемешанное с серьезностью. – Я думаю, ты уже видел… чувствовал Мьельнир, - пояснил он, встретив непонимающий взгляд брата.
- Ах, об этом… - протянул Тор и замолк, отведя глаза.
Он вдруг понял, что, как бы ни хотел, рассказать о прошедшей ночи и образовавшейся между ним и молотом связи толково у него не выйдет – от одного воспоминания руки налились теплом, кровь побежала быстрее и в груди что-то заныло, потянуло, как будто Мьельнир, оживленный этой памятью, позвал будущего царя к себе, дернул за канат, свитый из прочных золотых нитей – Тор видел его, стоило ему прикрыть глаза – и призывно, глухим боевым рогом загудел откуда-то из тайного хранилища в сердце Асгарда.
- Брат, не забывай, у меня тоже есть оружие, - Тор открыл глаза, хотя не заметил, как закрывал их, и натолкнулся на неожиданно глубокий, особенный взгляд Локи, который совершенно точно понимал чувства брата – грудь его уже вздымалась часто, хотя обычно Локи не позволял никому видеть владевших им эмоций, а во взгляде горел жадный огонь; так он иногда глядел на древние рукописи, которые приносил из архива отца и в которых ожидал обнаружить очередное редчайшее и всеми давно позабытое заклинание.
- Хорошо, я попробую, - Тор развел руками и усмехнулся сам себе.
Локи на несколько мгновений задержал на нем странный взгляд, словно бы он впервые видел брата и любовался им, но это выражение быстро исчезло, растворилось и уступило место прежнему интересу, который, хотя и сдерживался – но Тор кожей ощущал, как этот интерес ожигал его.
- Мьельнир, - он задумался на один вздох, пробуя это имя, перекатывая его отзвук на языке и внимая гулкому току крови в собственном теле, в который вплетался гул древней магии, заложенной в молоте, а теперь – и в самом Торе, - он силен, как целая Вселенная. У него очень теплая и золотая магия, когда ты чувствуешь, как она вплетается в тебя, тебе кажется, будто ты способен на все…
«Ты и так способен на все» - кажется, именно это беззвучно заметил Локи, а Тор прочел по движению губ, но решил, что обманулся, и продолжил:
- Когда ты касаешься его, на нем появляется роспись, которая повествует о создании мира. Он послушен, но в то же время я знаю, что он управляет мною. Я… - он говорил совсем не то, что хотел сказать, но мысли сами слетали с языка, и, запнувшись под понимающим взглядом брата, Тор сорвался с кривой усмешкой, - я не знаю, как можно это объяснить!
На лице Локи вновь проступила пугающая бледность, которую утром он пытался согнать увещеваниями, объятиями и поцелуем во взмокший и дергающийся висок, а тонкие губы брата сжались в решительную полоску, хотя во взгляде не было ни тени злости или страха – он скользил по лицу Тора, так, что тот ощутил его прикосновения – изучающие и даже как будто запоминающие.
- Ты оставишь меня из-за него.
- Что? – недоуменно переспросил Тор, но тут же на него накатило понимание – вместе ледяной, окатившей с ног до головы тревогой, неизвестно откуда взявшейся, беспричинной, поднявшейся откуда-то из глубины рядом с сердцем. – Опять ты за свое… - начал было он, неумело прикрывая накрывшее его чувство недовольством в голосе, но Локи прервал его каким-то судорожным выдохом:
- Он сильнее меня, брат, Мьельнир… ты знаешь сам.
- Я ничего не знаю! – не сдержавшись, воскликнул Тор – и на миг ему показалось, что он признался в чем-то очень значимом – он поднялся из-за стола рывком и широким размеренным шагом направился вон из комнаты; у дверей он коротко и нерешительно оглянулся и встретил взглядом идеально прямую спину брата, напряженные плечи отдавали волнами предельного самоконтроля, столь сильными, что они одна за другой ударяли в Тора.
- Узнаешь. Скоро узнаешь, брат.
Тор с раздражением и тяжелым смятением закрыл за собой двери; с минуту ему еще казалось, что напряжение льется с плеч Локи и колотится в стены и крепкое дерево дверей, затем все стихло, и в мыслях у Тора мелькнуло понимание того, что, если теперь он войдет обратно, то увидит брата либо оперевшимся без сил о стол, либо согнувшимся, стоящим на коленях – и он постарался неслышно отойти от закрытых дверей, а дальше по коридору прошел быстрым и сбитым, неровным шагом.
Впервые ночью двери покоев Локи оказались закрытыми для него.
Тор не мог уснуть, что было для него необычно – как истинный воин, он всегда мог заниматься тремя вещами – спать, есть и воевать. И, конечно, было еще кое-что, четвертое, но об этом мало кто знал – он всегда мог быть рядом с Локи. Сердце размеренными точками гоняло кровь – после объединения с молотом Тор начал замечать то, что по его понятиям было присуще отслеживать людям, но не богам – а Мьельнир на расстоянии успокаивал его шепотом своей древней магии, но даже он не мог заглушить чувств – злость на самого себя, смятение, раскаяние и бесконечную, звенящую в голове и в сердце тревогу. Только младший брат мог похвастать тем, что вызывал в нем столько чувств и переживаний одновременно – иногда Тору казалось, что именно для этого они были рождены братьями. У каждого было свое призвание, своя непонятная, но не подлежавшая сомнению миссия – один оберегал и защищал, другой заставлял чувствовать, и Тору в голову не приходило, что одна из них может быть менее значима.
В середине ночи, когда созвездия собрались ближе к центру неба над Асгардом, из покоев Локи послышался привычный шорох, негромкий, но, как всегда, разбивающий камень стон и короткий вскрик – только двери не подались под плечом Тора, когда он привычно в несколько шагов бросился из своей опочивальни в соседнюю.
- Локи! – из покоев ему ответила судорожная глухая тишина, и Тор безнадежно и зло налег на двери еще раз, хотя знал наверняка, что против заклинаний брата ему не пойти. – Локи, открой немедленно, Локи, Локи, брат… - со стороны, подумал Тор, он выглядел сошедшим с ума или бредящим, без конца и на все лады повторяющим одно имя – но правило «зови меня по имени» было для него и брата непреложным – по крайней мере, до сих пор – и это был шанс, за который стоило ухватиться.
- Локи! – в очередной раз взревел Тор и подавился раскатистым именем брата, когда двери неожиданно и с диким размахом распахнулись перед ним, врезавшись в стены внутри покоев; Локи стоял перед ним, одетый, на голове его поблескивал шлем с изящными – и опасными, как полагал Тор – рогами.
- Уходи, брат, - холодно бросил Локи, отступая в кромешную тень покоев, и Тор шагнул за ним следом; двери, как по команде, тяжело грохотнули, захлопываясь намертво за его спиной.
- Уходи, - равнодушно повторил Локи, местоположение которого выдавали только тусклые блики на шлеме.
- Все в порядке.
- Я сказал, уходи.
- Я ведь говорил, что буду с тобой.
- Тор…
- И это – всего лишь сны.
- Тор! – Локи прервал его срывающимся криком, и Тор, рассчитав его положение, наконец-то ухватил худощавую фигуру и сгреб в жесткие, повелительные объятия, пока не успокаивающие, но приказывающие молчать. – Я предам тебя, Тор, понимаешь? – с усилием тихо выдавил Локи, слабо пытаясь вывернуться, и Тор отсчитывал про себя капающие мгновения – спустя десять мгновений брат всегда успокаивался в его руках.
- Спасибо, что предупредил, - как мог серьезно пробормотал Тор спустя десять мгновений затихшему Локи и прижался горячей щекой к прохладной гладкой поверхности шлема; ухо его обдало уровнявшимся прохладным дыханием.
- Знаешь что, это не шутки, брат – я вижу, а ты… ты когда-нибудь поймешь, как сильно ошибался. Ты уже не доверяешь мне, - в голосе Локи послышалось что-то смутно походившее на горечь – Тор никогда не слышал горечи в голосе брата и потому затруднялся определить с точностью, что такое надломленное и твердое одновременно только что пронеслось у него над ухом.
- Я не доверяю снам, в которых мы с тобой не держим обещаний, - уточнил Тор и едва удержал в объятиях вдруг расслабившееся тело, ему показалось, что у Локи подогнулись ноги, потому что он сдавленно выдохнул и осел вниз, опираясь на брата; рукой Локи слепо схватился за шлем и медленно стянул его с головы – на Тора тут же накатил холодный запах брата. – Кстати, - продолжил он, чтобы что-нибудь сказать; на языке у него давно вертелось то ли известие, то ли просьба, для которой он обнаружил самый что ни на есть подходящий момент, - на днях состоится торжественное явление народу, - Тор усмехнулся, но тут же посерьезнел и почувствовал знакомое уже гудение в крови, которое подгоняло говорить, - восхождение на трон. И я хочу, чтобы ты был со мной до самого выхода. Больше у меня нет никого, кто мог бы пройти рядом в такую минуту. Локи, ты меня слышишь?
Тор опешил – подлец смеялся, стоя в его объятиях, смеялся прямо ему в лицо, как будто и не было прошедших минут, которые, как показалось Тору, пролетели где-то на грани, за которую нельзя было ступать.
- Ты не боишься того, что я подпорчу торжество какой-нибудь дурацкой шуткой в своем стиле?
- Да ты просто создан для того, чтобы поганить самые важные и серьезные минуты, - с чувством ответил Тор и отпихнул от себя брата, но тот продолжал почти беззвучно посмеиваться.
Если бы не облегчение, охватившее его, Тор может быть вновь ощутил бы прилив волнения и страха от звука этого смеха – но он не чувствовал ничего, кроме облегчения и любви – любви сильной, как сама Вселенная, любви, которая наверняка делала его способным на все, любви, которая управляла им; Мьельнир молчал в его крови.
Когда рассвет прозрачным розовым озарил высокие башни Асгарда, Локи спал, ровно и тихо, спокойно, как и всегда в присутствии брата. Это был один из прекраснейших рассветов, Тор никогда раньше не подозревал, что Солнце может отдавать ему столько силы – может быть, в преддверие торжества, которое обещало быть непростым, свет вливал в него уверенность и теплую мощь, которой прошедшей ночью было затрачено так безоглядно много. Это был один из прекраснейших рассветов, потому что Тор смутно подозревал, что защитил Локи от чего-то серьезного, необычной, действительно пугающей угрозы. Если бы Мьельнир пел в нем, то он решил бы, что это – только лишь начало, но молот молчал, и Тор, с короткой усмешкой взглянув на спящего брата, вышел из его покоев, чтобы провести рассвет, собирая силы, у распахнутого в его комнате окна.
- Ему предстоит стать царем. Ты избрал своего первенца, и мы подтверждаем твой выбор – ему предначертано славное будущее на троне Асгарда.
Три девы стояли под сенью Игдразиля, и золото на том месте, где должен был быть глаз Одина, поблескивало сдержанно и пытливо.
- Я могу что-либо изменить?
- Нет, - ответила Урдр.
- Я могу отдать трон своему второму сыну?
- Нет, - ответила Скульд.
- Но они вдвоем смогут, - сказала Верданди, и Один вскинул голову, в единственном глазу и в золоте блеснуло недоверие, - иди, Один Всеотец, и смирись с тем, что над их судьбами ты более не властен. Позволь им самим вершить их, ибо только вдвоем они способны изменить хоть что-либо.
Эту встречу с великими Норнами, которые никогда не ошибались, вспоминал Один, царь Асгарда, когда к подножию его трона, поигрывая послушным легендарным оружием шел, окруженный толпой, его первый – и единственный сын. На крыльях, выраставших из шлема, золотыми бликами играл свет, путался в светлых волосах, преломлялся в уверенном и ясном взгляде, а затем уходил куда-то вглубь будущего царя, чтобы затем стократ возвратиться из него. А по правую руку от Одина стоял прямой, как струна, темный не-сын, отмеченный Норнами, глядел на не-брата.
И с этим взглядом обретали какой-то смысл слова, в которые было сложно поверить – слова Настоящего.