[Локи Лафейсон]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

не могу я ровно дышать с этого пэйринга

[солдат удачи]

id потерян на просторах интернетов ©

дальше будет веселее

от captaingalaga

@темы: Фанарт

---

Мой арт

[Kuroi_Kyoji]

Размер побольше:

Credit

@темы: Тор/Локи, Фанарт

---

[Пенюшка]

Тор в образе Локи.



источник: kingro6918.tumblr.com9( хотя это не подлинный источник)

@темы: Фанарт, Тор

---

[amorph.]

Название: Лужицы (Happy puddles) ,

оригинал

archiveofourown.org/works/436722
Автор: TerresDeBrume
Переводчик: amorph. (разрешение на перевод – есть).
Беты нет, оно и видно.
Фандом: RPS
Пейринг:Том Хиддлстон/Крис Хэмсворт
Рейтинг: PG
Саммари: - Серьезно, неужели ты думаешь, что я весь день провел в самолете ради того, чтобы издеваться над тобой?
Дисклеймер: все не мое, Том и Крис принадлежат сами себе.
Третий и последний фанфик из серии:
1) Будь счастлив, друг. thorcommunity.diary.ru/p177533332.htm
2) С кем не бывает. thorcommunity.diary.ru/p177900931.htm


Честно говоря, Крис точно не знал, когда Эльза начала догадываться.
Может быть, после той сцены в "Тор 2", когда Локи соблазнил Тора под личиной Джейн и открыл свое истинное лицо только после содеянного. Может быть, когда Крис уговорил Тома прийти на первый день рождения Индии. Или когда он потащил семью в Лондон на новый год к Тому. Может быть, когда он и Крис уснули вместе на диване после того как весь вечер хихикали как подростки и смотрели фильмы.
Возможно, она догадалась по тому, как Крис каждую свободную минуту хотел проводить рядом с Томом, ради него он бросал все дела и забывал о существовании других людей.
Крис же начал осознавать свои чувства после того как «погулял» по Tumblr.
Тут стоить пояснить. Все в душе немного самовлюбленные и хоть раз да пытались искать себя или свое имя в интернете. И уж такой красавчик как Крис должен был попробовать и, набрав в Google "Chris Hemsworth", получил более пятидесяти тысяч результатов.
Мама всегда ему говорила, «делай все до конца», так что Крис решил заодно посмотреть и фотографии. А что такого, он просто хотел узнать, много ли в интернете его смешных снимков. В общем, соблазн был велик. Он нашел несколько неудачных кадров, прошел по ссылке, где была целая подборка забавных фотографий. А потом он увидел теги, как-то оказался в разделе "Хиддлсворт" и был очень удивлен.
Он рассматривал фотографии, истории, гифки и понимал, что все это очень странно. Очень-очень странно. Господи, нет, он не думал ежесекундно о цвете глаз Тома, и нет, он и не подозревал, что Мьёльнир можно использовать ТАК! Но было интересно посмотреть на то, как выглядят их отношения со стороны.
По Тому все было видно, он словно всем своим видом намекал о влюбленности.
Крис погружался все дальше в дебри фотографий и потихоньку память начала оживляться - он вспоминал мимолетные прикосновения, фразы, которые теперь приобретали новый смысл.
После этого он уже не мог перестать думать об их отношениях. Он не думал, что Том, возможно, был в него влюблен, все таки Крис не был настолько самоуверенным. Но тот факт, что Том предпочитал парней, был неоспорим. А так как Крису часто делали комплименты, он знал, что многие считают его привлекательным, было логично предположить, что человек, предпочитающий мужчин, мог заинтересоваться Крисом.
Что тут отрицать, увидев свои с Томом снимки, Крис крепко задумался. Он не мог отделаться от странных мыслей и последующие две недели. В то время как раз начались съемки "Мстители 2", и Крис неосознанно избегал Тома.
Как-то раз речь зашла об ориентации Хиддлстона, и слова сами сорвались с языка.
Так как для Тома это оказалось больной темой, он начал яростно доказывать, что не гей, и Крис пришел к неверным выводам, чуть ли не обвинив того в гомофобии. Крис сам не знал, почему так отреагировал, но ему потом было очень стыдно за свою выходку.
После этих обвинений Том побледнел, как бледнеют только рыжие, и потом две недели не разговаривал с Крисом, отчего тот был подавлен и расстроен. Ситуация не шла у него из головы, он мог думать только о Томе, а тут к нему на съемки приехала Эльза с Индией. Возможно, именно тогда она все и поняла.
Конечно, они с Томом потом помирились, и общественность так и не узнала об их ссоре.
Том отлично ладил с Индией, при виде Хиддлстона, играющего с его дочерью, у Криса теплело в груди. Но проблема от этого никуда не исчезла.
Необъяснимо для Криса, его голова была занята Томом, он так бы и продолжал мучить себя сомнениями, если бы однажды Эльза не завела с ним серьезный разговор и не разложила все по полочкам.
- Да не люблю я его! - возмутился Крис, явно соврав, и покраснел от смущения.
Глаза Эльзы наполнились слезами, и она дрожащим голосом произнесла:
- Неправда! Ты постоянно думаешь о нем, только о нем и говоришь! Я люблю тебя, Крис, мне больно тебя терять, но я не хочу всю жизнь ждать тебя, ждать, пока ты не выкинешь его из головы, если такое вообще когда-нибудь случится, - она сжала кулаки и отвернулась, говорить это все было просто невыносимо. - Ты его любишь, и я здесь бессильна, но я не собираюсь быть твоим запасным вариантом. Я вышла за тебя не ради совместной выгоды. Если чувств больше нет, в чем же смысл брака?
- Но я люблю тебя! - запротестовал Крис. В груди образовался комок из боли, страха, вины и привязанности.
- Да, но по-другому. Ты хороший парень, Крис. Будь благородным, отпусти меня и дай шанс найти того, кто полюбит меня так же, как и я его.
Крис кивнул, и это немое согласие было одним из самых трудных поступков в его жизни.
С того разговора прошел месяц, Эльза и Индия приехали в гости. Крис держал дочь на руках, а та покрывала его лицо поцелуями. Эльза улыбнулась и с укором посмотрела на дурачащихся Криса и Индию. Он поежился и спросил:
- Что?
- Сам знаешь, что, - ответила Эльза. - Признайся ему.
- Не могу.
- Почему?
- Да ты сама знаешь почему! - воскликнул Крис. - Я понятия не имею, как он ко мне относится.
- Все знают, как он к тебе относится, Крис, ты...
- И даже если он ответит взаимностью, - продолжил Крис, проигнорировав реплику Эльзы. - Мне кажется, я к этому не готов. Одно дело чувства, а другое дело - действия.
- Ну, так и скажи ему,- продолжала стоять на своем Эльза. - Я же не твой психотерапевт, в конце концов, чтобы объяснять тебе все это. И не обижайся, ведь я любя. В общем, я пойду, а то опоздаю. Заберу Индию в одиннадцать вечера, хорошо?
- Ага, - ответил Крис.
- Ладно, веселитесь, - Эльза поцеловала дочь и попрощалась с ней. - Пока, малышка, мамочка тебя любит.
Она ушла. Нужно было покормить Индию, и у Криса просто не осталось времени на другие мысли. Он был рад, что у него есть дочь, что развод прошел относительно спокойно, хотя и болезненно, а Индии не пришлось страдать от разрыва родителей.
Конечно, забыв о проблеме, он ничего не решил, но хотя бы отвлекся и хорошо провел время - Индии сейчас было уже почти пять лет, и она была самым милым созданием... Ну, может быть, еще Том. В этом то и была загвоздка.
В одиннадцать Эльза забрала спящую дочку, оставив Криса одного, и он решил действовать.
Позже он будет благодарить Эльзу и судьбу за произошедшее, а сейчас он второпях собрал все необходимое и вышел из дома.
***
Было шесть часов утра, Том спал после двух почти бессонных суток - сначала были съемки, потом рекламная акция в Париже, затем интервью для BBC. И только он добрался до кровати и лег, как кто-то начал колотить в дверь.
Том вдруг подумал, как отреагирует публика в интернете, если узнает, что у него порой возникает желание убивать людей.
Том хотя и был жаворонком, предпочитал спать шесть часов в сутки, желания открывать дверь не было, и она накрыл голову подушкой. Он хотел уже проигнорировать стук и снова уснуть, но тут услышал голос гостя, зовущий его по имени. У него не было никаких сомнений, кому этот голос принадлежал.
Он со стоном встал и попытался пригладить вьющиеся волосы пальцами, но безрезультатно - его кудри в последнее время не желали лежать красиво, а Том так хотел спать, что ему было плевать, как он выглядел.
Он подавил зевок, почесал макушку и пошел открывать дверь.
***
Том молил Бога, чтобы на улице не оказалось папарацци, потому что сфотографируй они их сейчас, оба актера были бы обречены.
Крис уже два часа мок под дождем и ужасно хотел пообедать - или поужинать, или позавтракать, черт бы побрал эти часовые пояса. А перед ним стоял растрепанный, сонный, трущий глаза Том в футболке с Локи и надписью "I do what I want", которая чуть задралась, обнажив бок, на котором все еще краснел след от тугих джинс. Крис сглотнул. Он летел сюда почти сутки, а теперь не мог выдавить из себя ни слова.
Он раньше и не замечал, что в присутствии Тома начинал заикаться. А еще не замечал, какой пронзительный у того взгляд. И как его глаза меняют цвет в зависимости от освещения.
Крис целую минуту просто стоял на пороге под каплями дождя, пока Тому это все не надоело.
- Слушай, Крис, я тебе рад, конечно, но ты уже минуту стоишь как вкопанный, на улице дождь, а я тут полуголый, так что...
- Я люблю тебя, - выпалил Крис, не найдя слов получше.
- Неправда, - резко ответил Том, напрягшись и выпрямив спину. Костяшки пальцев, сжимающих дверную ручку, побелели, а шея покраснела.
- Том, я…
- Нет, Крис! - отрезал тот, - Хватит, это не смешно. Мы уже обсуждали это, и ты помнишь, чем все закончилось. Не надо снова возвращаться к этой теме. Не знаю, с чего ты решил, что это хорошая идея, но это не так. Поэтому хватит.
И тогда Крис произнес самую наглую и бестактную вещь, какую только мог:
- Я знаю, ты тоже меня любишь.
Дверь захлопнулась перед его носом.
***
Тому казалось, что ребра словно сдавило, а сердце сейчас выскочит из груди. Все говорят о любви и прекрасных ее проявлениях, но что-то никто не говорит, что порой любовь похожа на паническую атаку. Никто не говорит, что от любви сердце колотится так, что кончики пальцев пульсируют, и невозможно ни вдохнуть, ни выдохнуть. А еще иногда от любви так больно, что лучше бы ее и не было. Но и об этом вам никто не скажет. А еще о том, что любовь бьет сразу по нервам, без предупреждений, и ты не можешь ее контролировать.
Ну почему никто не сказал ему об этом до того, как Том влюбился. Какой бы красивой любовь не была, она пугала Тома до смерти.
- Том, - произнес Крис за дверью. - Том, открой дверь. Пожалуйста.
Он одновременно хотел и не хотел видеть Криса. Да и что бы он сказал? Да, Крис, я люблю тебя. Всегда любил, с тех самых пор, как мы встретились. Пожалуйста, скажи, что ты не шутишь. Но Том не мог этого сделать.
Он привык скрывать чувства, поэтому и стал актером, ведь притворяться всегда легче. Когда он играл роль, он показывал свое истинное я, а все думали, что это говорит его персонаж. Скорее всего, никто и не догадывался, что на самом деле это был настоящий Том. Будучи актером, можно было огородить себя от сердечных страданий.
- Том, клянусь, я не шучу, зачем мне это? Серьезно, неужели ты думаешь, что я весь день провел в самолете ради того, чтобы издеваться над тобой?
Том так не думал, именно поэтому ему было страшно.
Мечтать было просто - главное иметь хорошее воображение и постараться не пускать слюни. Потом, правда, мучало чувство вины, за то, что он воспользовался образами своих знакомых для утоления естественных желаний. Но он ведь был обычным человеком с обычными потребностями. Том всегда считал, что фантазии - это как любовь без рисков и проблем. Хотя иногда ему было обидно, что его, как говорится, записали в друзья безо всяких любовных перспектив. Мечтать было легко - легко представлять идеальную жизнь, идеальные отношения, счастливый конец.
А вот добиться всего этого гораздо труднее.
И теперь ему было страшно. Том понимал, что все это было глупо - он ведь взрослый мужчина, а не подросток. Но что, если в реальности все будет не так, как он представлял. И не только представлял, но и, сгорая от стыда и боясь, что Крис об этом узнает, читал кучу историй, где они предавались любви во всевозможных позах.
- Том, серьезно. Сейчас половина седьмого утра, люди удивятся, увидев меня мокрого до нитки в Лондоне, хотя я должен сейчас быть в Сиднее на продвижении фильма. Впусти меня.
- Впущу, - ответил Том. - А дальше что?
- Н-не знаю, - признался Крис. - Я столько раз представлял наш разговор, но никогда не думал, что ты меня даже к себе не пустишь.
- Прости, - ответил Том, от стыда закрыв лицо ладонями.
- Убери руки от лица и открой дверь, пожалуйста, - сказал Крис.
- Откуда ты...
- Говорю же, - улыбнулся Хемсворт. - Я люблю тебя. Просто до меня это слишком долго доходило.
***
Щелкнул замок, и Крис замер, не дыша, из головы улетучились все мысли, ведь перед ним стоял Том. Он много чего хотел ему сказать, но сейчас был не самый подходящий момент.
- Можно?
Том кивнул и впустил его, Крис прошлепал в коридор, оставляя за собой лужицы. Дверь закрылась, и они уставились друг на друга.
А потом Том улыбнулся, сначала сдержанно, потом все шире и шире, и в итоге рассмеялся именно так, как любил Крис - немного высунув кончик языка. И Крис рассмеялся вместе с ним, так легко, как не смеялся со времен того разговора о браке с Эльзой.
Они хохотали, пока не начали задыхаться, а на глазах нем выступили слезы
- Проходи, - отсмеявшись, произнес Том. - Сперва надо тебя высушить. А потом мы позавтракаем.
Он взял Криса за руку и повел в ванную, тот улыбнулся и переплел свои пальцы с его.

@темы: Крис Хемсворт, перевод, Фанфик, Том Хиддлстон, romance, G

---

Сильнее Бога

[FenrisLeto]

Название: Сильнее Бога
Автор: Фримен в юбке.
Фандом: кроссовер "Тор"+"Белоснежка и охотник"
Жанр: UST(слабенький, но все же он есть), Deathfic (подразумевает, самого описания смерти нет)
Пейринг: Локи/Королева
Саммари: Локи смотрит на нее, вожделея неистово захлопать в ладоши. Ведь такая красота по праву заслушивает аплодисментов.
Рейтинг: PG-13
Дисклаймер: Персонажи не мои
От автора: В этом направлении писалось в первый раз, по просьбе знакомой. Критика принимается, но очень мягкая ибо автор очень близко к сердцу все принимает х) Думаю тут определенно присутствует ООС? Ну в общем, выношу сие на суд людской х)

У нее выразительные серые глаза – подчиняющие, заглядывающие в самое сердце, в глубину души порождая там звериный страх, гниль предрассудков обрастающих внутри тебя паутиной заплесневелых ниток. У нее красивые тонкие руки орошенные кровью, пропитанные чужой болью, засевшей в фалангах ее пальцев ненависти. Она красива до изнеможения, до дрожи в коленях, до черной зависти, до боли в зияющей дыре твоей души, прожженной ее взглядом.

Локи смотрит на нее, вожделея неистово захлопать в ладоши. Ведь такая красота по праву заслушивает аплодисментов. Но он просто смотрит, скользит взглядом по каждому открытому участку кожи и останавливается на взгляде затуманенных серебристых глаз, ловя в них желание.

Она разрывает зрительный контакт лишь на мгновение, что бы взглянуть на брата и приказать ему покинуть тронный зал. Через некоторое время, двери глухо ударяются друг о друга, оповещая об отсутствии посторонних глаз.

В сумраке теряется не заданный вопрос: «О, кто она?..»

Локи вздрагивает всем телом, когда королева резко срывается с места, в одно мгновение, оказываясь рядом, смотрит в изумрудно-зеленые глаза и жадно облизывается, заставляя брюнета резко вобрать воздух в легкие. Локи скалится, когда ее пальцы касаются груди, заставляя будто прочувствовать, как острые коготки впиваются в сердце через слой одежды, плоть и ряд ребер, проникая сквозь легкие – заставляя ретивое трепыхаться, как птица в клетке.

У нее красивый смех несравнимый ни с чем. Он проникает вглубь, вьется вокруг вен, облегая, становясь продолжением, частью самого существования, жизнедеятельности, экзистенциализма….

-Я так ждала тебя. – Шепот с нотками нарастающей истерики, безумие в глазах. – Всю жизнь.

Локи будто по ее приказу, наконец, выдыхает – рвано, судорожно, с еле уловимым свистом. Она как особый вирус проникла во все клетки, во все уголки души, засев крепко, не давая вырваться, заполонив все существо собой. Ее руки скользят по груди вверх: зарываясь пальцами в короткие черные волосы.

-Так ждала… - Еще тише произносит с безукоризненной улыбкой на лице, сжимает руку в кулак, тянет назад, открывая шею, впиваясь острыми зубами в бледную кожу.

Локи немощно дергает руками, намертво закованными в вериги за спиной. Они больно жалят, при каждой манипуляции врезаясь в кожу, словно лезвие, раскраивая плоть. Он чувствует себя марионеткой, бездушной куклой в руках умелого кукловода…. Но он будет терпеть, наслаждаться каждым мгновением до тех пор, пока ее цепкие пальцы не вырвут его сердце из груди, до тех пор, пока он сможет чувствовать ее существо внутри.

Ведь сегодня она была сильнее Бога.

@темы: Фанфик, гет, Локи, PG-13

---

[Локи Лафейсон]

От Sandara, кликабельно:

Тор/Локи от chatoyais

«Brothers of Asgard» от albinus

И Локи в образе Малифисенты бонусом)

От coldslough:

@темы: Тор/Локи, Фанарт, Локи, Тор

---

[ChikKV]

Loki -- Was That Always Blue? by ~Tavoriel on deviantART



mouth by *Gregory-Welter on deviantART


Thor vs Superman Redone by ~ForrestImel on deviantART

@темы: мифология, Фанарт, Локи, Тор

---

coming soon...

[солдат удачи]

...на полках музыкальных магазинов вашего города )))




(с) тумбокреатив

@темы: юмор, Локи

---

[Aristofun]

Друзья, без киданий сапогов и лишних порицаний)
Наша хипстерская зарисовочка "Потерялись"

@темы: Тор/Локи, косплей, Мидгард, Весеннее обострение, Локи, Тор

---

Локи и Норны

[Klodwig]

You will kill Baldur by ~KlodwigLichtherz on deviantART

По комиксу именно норны сказали Локи, что он убьет Бальдра. Иначе, кто знает, как бы все обернулось :3

@темы: мифология, Фанарт, Локи

---

Поиск

[Kaktyc I.D.]

Добрый вечер. Надеюсь администрацией разрешены подобные объявления.
Уважаемые сообщники, я ищу девушку, которая продавала вот такие значки на витрине магазина JAT на Тя-но-ю 2012
И вопрос - нельзя ли еще таких купить? (потерял я свой, эх)

@темы: Железный человек – Тони Старк, Капитан Америка, Информационное

---

[Marita~]

Фанфик даже не столько по мифам, сколько по книге Рейвен Кальдера "Книга йотунов: работа с великанами Северной традиции" (перевод Анны Блейз), написанной, в свою очередь, на основании свидетельств шаманов и духовидцев, общающихся по ходу своей деятельности с древнескандинавскими божествами. Все кёнинги, метафоры, аллюзии, Ангрбода, Лаувейя, Хель, Фенрир, Ёрмунганд - все оттуда, ибо более полного источника по данной теме мне отыскать не удалось.

Автор: Marita~
Название: Колдунья из Железного Леса
Фандом: скандинавская мифология
Персонажи: Локи/Ангрбода
Жанр: romance, angst
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: о том, как Локи магии обучался

В том лесу белесоватые стволы
Выступали неожиданно из мглы.

Из земли за корнем корень выходил,
Точно руки обитателей могил.

Под покровом ярко-огненной листвы
Великаны жили, карлики и львы,

И следы в песке видали рыбаки
Шестипалой человеческой руки.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Может быть, тот лес - душа твоя,
Может быть, тот лес - любовь моя,

Или, может быть, когда умрем,
Мы в тот лес направимся вдвоем.

(Н. Гумилев, «Лес»)

Змеи.

Холодно-серые, чешуисто-гладкие тела – скользили, текли, извивались, гибкими водопадными струями лаская лоно и грудь, тугими кольцами цепей сжимая запястья и бедра, на шее, в ногах, блестяще-влажным клубком по земляному полу – бесчисленное множество змей. Ядом лоснящиеся жала, глаза, осколками янтаря, изгрызенного морской водою – точно стремительно-приливная волна, змеи захлестывали, скрывали с головой, от выдоха до вдоха, пенными каплями чешуек на высохших губах, медвяно-желтой, ядовитою росой, истаивающей на коже быстрее, чем водная морось в прибрежном галечнике.

Ярнвид*, унизанное стальными шипами сердце Ётунхейма, сердце, полное дикой, беспокойною кровью, хищный, сумрачно-еловый, пахнущий железом и страхом – словно разбуженный зверь, дышал за порогом ее хижины, зеленовато-синими всполохами болотных огней пульсировал сквозь незадернутые окна, изогнутыми кинжалами волчьих когтей скребся снаружи о костяные стены, сопел по-медвежьи, высвистывал птичьими, пронзительно-скрипучими голосами, манил, магичил, зазывал – новых и новых тварей, что мутно-серым потоком лились через распахнутую дверь. Змеи – тяжелые морские буруны, змеи – шторма и приливы, она тонула, сдерживая вдох, падала на дно, дубовой ладьей, опрокинутой бурей, погружалась в рассыпчато-желтый песок, и буро-зеленые водоросли качались над ней, как змеи, изготовившиеся к прыжку, и едкой горечью жгла губы соленая морская вода, и бледно-белые раковины сияли перламутровыми боками, точно белесовато-мутные глаза линяющей змеи…

– … Оковы Мира, Иор*, Вечноменяющийся, – она вскинула ладонь, змеино повела пальцами, очерчивая вкруг лица многоголовую руну. – Пусть завершится то, что было начато, и пусть начнется то, что станет завершением, жизнь – за смерть, и смерть за жизнь достойною платой… – и огромный, белотелый змей, свернувшийся на груди ее, качнулся, словно бы согласительно кивая, раздвоенным жалом языка прошелся по щеке, оставляя на коже влажновато-липкие следы.

– … Иор-веревочное кольцо, Иор-ни конца, ни начала… – змей рос, раздувался, точно дымный столб над кровлей в ненастную погоду, жег не мигая в упор зелеными, малахитовыми глазами, и каплями медвяной росы яд золотился на кончиках кинжально-острых клыков его, и пасть, распахнутая бездонной пещерой, грозила поглотить ее, и хижину, и многозмеиное море вокруг. Она едва успела свести пальцы в оборотничью Уруз*, руну лесных охотников, руну Госпожи Волчьего Клана, как змей зашипел, и бросился вперед, и темная пасть его заслонила солнце и звезды, и бледными лунами зажглись в непроглядной ночи чудовищные клыки его, и, теряя опору, она рухнула вниз, в бесконечно глубокое ничто…

… и распахнула глаза на лесной поляне.

Солнце клонилось в закат, и красно-багровым, закатным огнем пылали над поляной косматые островершинные ели, и темно-густые, как волчья шерсть, бродили по траве на длинных ходулях-ногах предзакатные тени, и ветер, звонким охотничьим рогом, трубил, продираясь сквозь силками сплетенные ветви, и в воздухе пахло сумерками и дождем.

– Клацк… хру-ум… – сплошная еловая стена вкруг поляны хрустела, поддаваясь, ломаясь, осколками свежеобгрызенных костей сыпались на траву скручено-изломанные ветки – он шел, учуяв запах добычи, черный, как сама ночь, высокий, как горы Нидфьёлль, Хозяин Железного Леса, свирепейший из сыновей его, и, пискнув испуганной мышью, она метнулась в сторону, прочь из ловушки-западни.

– Шва-арк… – пропахав землю когтистой пятерней, серо-черная, обхватом в два еловых ствола, щетинистой шерстью обросшая лапа тотчас преградила дорогу, толкнув в плечо, играючи швырнула на траву. – Гр-р…р-рр…

… Цепь натянулась, подрагивая и звеня, и, запрокинув к небу косматую голову, зверь завыл, потерянно и жалко, огромный, словно могильный курган, бесформенно-темный, и пена, окрашенная красным, тяжелыми как снег хлопьями валилась с жемчужных клыков его, и красно-рубиновым светом сияли в сгущавшихся сумерках глаза под густо-мохнатыми веками, и, потирая ушибленное плечо, она поднялась на ноги, смахнула с подола шерсть, терпко пахнущую лесом и псиной.

– Конец наших страхов, Пожиратель любви, Ждущий всех у последних врат… – острые, точно густой частокол, ели-часовые на границе меж лесом и травой качнулись, стряхивая с вершин припозднившиеся звезды, и месяц, наточенным волчьим когтем, всплыл над чернеющей поляной, и сумрачно-серые тени, точно звери, изготовившиеся к прыжку, смотрели на нее из-за каждого пня, и земля под ногами ее дрогнула, расступаясь, зияюще-черной, как жадная волчья пасть, бездонно-глубокою ямой, и длинными языками корней оплетая лодыжки, с чавканьем потянула в себя. – Сильнейшая из всех скорбей мира, Безжалостный, Кровавозубый…

… Эар*, трупно-серого цвета, руна могилы и смерти, холодными пятнами гнили проступала сквозь кости ее, и толстые личинки червей копошились в ее глазницах, и где-то там, над пластами глины и камней, грызлись друг с дружкою волки, растаскивая на куски ее плоть, лакали взахлеб, как новорожденные щенки молоко, парную, теплую кровь ее, а потом появилась Она, в длинном черном плаще от горла до пят, точно озеро, полное тьмы, и протянула ей руку, и сказала: «Пойдем».

И бледная кожа Ее опаляла испепеляющим жаром, и холоднее всех ледников Нифльхейма, смотрели глаза Ее, Гиннунгагап*, колодцы бездонной черноты, и ослепительно-белым венцом стальных, остроточеных лезвий, сияла на голове Ее царственная корона, Она спросила: «Что тебя так страшит?», Она сказала: «Принеси мне в дар свои страхи», Владычица Мертвых, Королева Хельхейма, Неумолимая Стражница Душ.

– Настанет час, и наши страхи вырвутся на свободу, поглотят солнце и луну, последним погребальным костром зажгут Иггдрасиль, и свет его будет виден во всех Девяти Мирах, – она замолчала, теряясь на мгновение пред хищно ощерившейся улыбкой Королевой, но Королева кивнула: «Продолжай», и трупные черви белесовато-серых волос вились у висков Ее, и гнилью смердело Ее дыхание, и голос Ее отдавался в густой тишине, точно раскатистое пещерное эхо, – … во всех Девяти Мирах, и не один из них не избегнет разрушения. Хозяйки Веретена, норны-паучихи, плетут, не останавливаясь, нити нашего вирда*, Урд прядет, Верданди ткет, Скульд перерезает, и тот, с кем будет сплетена моя нить, завязана тремя крепчайшими узлами, тот, кто станет погибелью этого мира…

– Нет нужды думать об этом сейчас, – медленно, точно разжевывая во рту влажные земляные комья, произнесла Королева, и жухлые цветы в волосах Ее шуршали высушенными шкурками змей, и белые, как кость, клыки Ее были по-волчьи остры, порывом промозглого ветра, гиблыми туманами хельхеймских озер веяло от слов Ее, Хозяйки Последнего Дома, Хель Красно-Черной… – Придет время – и судьба сама постучится в твои двери, и ты узнаешь ее – в любой маске, под любым обличьем. А теперь – прочь.

«Прочь», – выдохнула Она, и кожа Ее, бледно-гнойного цвета, словно обваренная кипящей водою, за доли мгновенья зажглась красно-алыми бутонами незаживающих язв, клочьями пошла с тела Ее, обнажая розовато-влажное мясо, мясо сходило с костей, кости с сухим, глиняным треском крошились, точно сгнившие от болезней и старости зубы, Королева обращалась в прах, едким дымом погребальных костров уходила в сумеречно-серое небо. Дым ел глаза, густой паутиной забивая ноздри и гортань, она закашлялась, замахала руками, сплевывая густую, тягуче-горькую слюну, рванулась прочь, сквозь неподвижно-вязкий воздух, как муха, влипшая в прозрачную древесную смолу…

… и солнце обожгло веки золотыми, пронзительно-колкими лучами. Словно румяное яблоко, оно каталось в окне – рыжее, сочно-наливное, свет полз по стенам и потолку, дожирая остатки ночных теней, клоками изорванной паутины тьма расползалась по дальним углам до следующей ночи, и Ак*, руна молнии, дубовый посох Жрицы Волчьего Клана над изголовьем ее, светилась алмазным и алым, точно железо, раскаленное в горне докрасна.

– Сегодня ночью ты видела странные сны, Ангрбода, – она коснулась пальцами щеки, словно стирая с лица невидимые пятна сажи. – То, что прорицала первому среди асов воскресшая вёльва, должно быть, уже недалеко…

– Ближе, чем ты думаешь, о, всеискусная в сейде!

… Его улыбка была подобна остроточеному ножу, лукавством плавились его изумрудно-сияющие глаза, он весь – огненно-рыжий, в красной, как свежепролитая кровь, дорожной рубахе, с потертой позолотою на плаще – казался вестником самой Суль, осколком солнца, неосторожно оброненным на землю. Облокотившись о дверную притолоку, он стоял на пороге, стоял и бесстыдно смотрел на нее, полуприкрытую одеждой, спросонья разметавшуюся на волчьих шкурах широкого спального ложа, и не отвел глаза в ответ ее недоуменно-просительному взгляду.

– Мое имя – Локи, сын Лаувейи, Госпожи Лиственного Острова, и от нее я узнал о тебе, Ангрбода, искуснейшей из ётунхеймских магичек, что, ходят слухи, не брезгует брать себе учеников…

… Нос, острый, как ястребиный клюв, худые, торчащие скулы – ей вспомнилась его мать, жена ётуна Фарбаути, с волосами, рыжими, точно лисиный мех, маленькая, тощая, незаметная рядом с гигантом-мужем, она провела в Ярнвиде три зимы, потом ушла, унося в раздавшемся чреве еще не рожденного сына, и Фарбаути сказал: «Погас огонь моего очага», и Турс*-руна, ядом истекающий шип, язвила сердце его, отравленным жалом горечи и тоски с каждой зимою вонзаясь все глубже и глубже…

– Зачем же ты не пришел к своему отцу, сын Лаувейи? Его мастерство сейдмана* ничуть не слабей моего, и кровное родство не позволило бы ему дать отказ в ученичестве!

… Веснушки, огненно-золотые на снежно-белой коже его, точно крапинки солнца, искры из-под ног златоупряжных коней Суль Светоносной – говорят, его мать была ванских кровей, слишком чистая для темной, истинно рёккской* магии Железного Леса, и Ярнвид не принял ее, исторг из себя, как пораженное болезнью тело исторгает и воду, и пищу...

– Боюсь, что для отца своего я был бы лишь источником горьких воспоминаний и острых сожалений о несбывшемся, – точно солнечно-алые крылья, плащ бился, горел за плечами его, солнечно-рыжим огнем опаляли его пышные, женски длинные волосы, карминово-алые губы на бледном лице пылали свеженанесенною раной. Приблизившись к ложу ее, он встал на колени, паучье длинными пальцами зарылся в косматый мех распластанных шкур. – И потому я пришел к тебе, Госпожа Волчьего Клана, искусством своим сравнимая с лучшими из ётунхеймских делателей чар…

– В искусстве говорить комплименты тебе тоже не откажешь, но знай – я требую от учеников прежде всего беспрекословного послушания… до тех пор, пока в знаниях своих они не сравняются со мною, – она сделала знак, и гибкими языками пламени он перетек к ней на ложе, красноволосый, кровавогубый, в одеждах, красных, как восходящее солнце, огненно-жарким плащом укрыл колени и бедра, и Кеназ*, золотом сиявшая фибула на плече, жарко слепила глаза, когда, нависнув над нею, он распустил шнуровку на тонко-осиной талии, когда проник в нее, горячий, твердый, как камень между углей очага, когда входил в нее снова и снова, до боли, до наслаждения, острого, как ожог…

– У тебя слишком ясные глаза для рёкка. Справишься ли ты? – кончиком ногтя, острым, как сточенный волчий коготь, она царапнула по бледно-нежной щеке, в пушистой тени длинных, рыжевато-светлых ресниц. Глаза – зелеными лесными озерами с растревоженной водою, росой блестящие изумрудные луга под ясно-утренним солнцем… Сын Лаувейи, сокровище, что пуще жизни берегла, прятала от недоброго, единственное, обожаемое дитя – зачем отпустила, мать, зачем позволила вернуться туда, где не было места тебе самой?

– Странно так говорить о том, кого породило семя Фарбаути, могущественнейшего из рёккских колдунов, – вспыхнув на миг коварно-золотым, сияюще-изумрудные глаза его потускнели, покрылись мутью, точно стоячая болотная вода, – поверь, во мне достаточно рёккского, Ангрбода, чтоб справиться с любыми испытаниями, что даст мне Железный Лес. Не сломает, не искорежит – а лишь подскажет дорогу к себе, понять позволит – что есть я, и что есть мое предназначение. Веришь ли мне?

И ей верилось ему.

***

Эар, руна могилы, мясницкой стойкой для туш разлапилась на дубовом стволе, угольно-черная, в рыже-бурых корках запекшейся крови, раскинула руки-ветви у подножия шаманского шеста, и пахло от нее – чем-то гнилостно-сладким, и серо-зеленые мухи роились над ней, и бледной, щербатой улыбкой скалилась ей с неба луна, обглоданный лошадиный череп.

– Ангрбода, я…

– Раскрась ее заново, – как требует ритуал, она протянула нож рукоятью вперед, чуть сжала в ладонях – и теплым, влажно-алым от крови ее, сын Лаувейи принял клинок за рукоять; точно пытая на прочность, прохладными, лунно-белыми пальцами скользнул по зубчато-острым краям, смеясь тому, как с легкостью расходится кожа, как соком перезрелой вишни кровь падает из неглубоких порезов, мешаясь с ее, темною и рёккски густою. – Жизнь прерывается смертью, а смерть порождает новую жизнь, умри для прошлого, чтоб будущее стало доступно тебе…

Широкой, полной до краев молочною чашей луна висела над пиками елей, парной, сияюще-белый, свет лился сквозь щербатые края, причудливо-ломанной тенью рёккских рун ложился в дорожную пыль. Алое в серебряно-белом, кровь и молоко, металл, раскаленный докрасна, что окунают чан с водою, дабы остудить жар – прямой, тонкий, как обоюдоострый клинок, в одеждах цвета луны и серебра, сын Лаувейи склонился к подножию шеста, изрезанными в кровь пальцами нанизываясь на оленерогую Эар.

… Эар, кровь, холодно-лунное сияние. Месяц рождается и умирает, олени сбрасывают рога в талые послезимние сугробы, давая место новым росткам, хрупким, как первовесенние почки, жизнь прорастает в смерти, смерть кормится жизнью, Эар радуется с шаманского шеста, красная, как разверстая рана. Сон, смерть, неотвратимость...

– Достаточно, Локи, – круглая, как колесо, тугой, обтянутый кожей бубен в руках шамана, луна плыла над млечно-холодными звездами, сияющая, ясно-звонкая, она тянула к луне ладони, исчерченные красным, и мягкий, успокоительно-белый, свет тек в нее сквозь кончики пальцев, и, сбросив одежды, она кружилась, в запутавшемся в волосах венке из лунных лучей, и где-то над елями все била и била в бубен невидимая рука, и лес откликался ей черными, вороньими криками. – Не видишь разве – Эар смеется, и губы ее красны от крови, кровь брызжет на землю, кровь льется через край!

Земля с разбегу толкнулась в грудь, серая, как пепел погребальных кострищ, луною выбеленные травинки защекотали кожу, серебряные, красные, черные – луны плыли перед глазами, наслаиваясь друг на дружку, серебряно-красно-черные молоточки звенели в ушах – где-то там глубоко, в недрах земли, альвы-искусники ковали новый месяц, стальными заклепками ладили острые рога, месяц рвался из рук, блестящий, гладкобокий, шипел, точно неснятое молоко…

– Ангрбода! – худое, острое, как молодой месяц, лицо склонилось над ней, прохладно-лунными пальцами сын Лаувейи гладил ее по щеке, и кожа его пахла кровью, землей и каленым железом кузниц. Холод, молчание, серебро. Она перехватила его запястье, жесткое, как кость, холодное, точно стальное острие, не опасаясь изрезаться, притянула к губам.

– Обратной дороги… уже не будет. Эар попробовала тебя на вкус, – и красная, как занимающийся день, Эар щерилась им с дубового шеста, и изжелта-бледная, словно взбитое масло, луна таяла в кадушке небес, холодными каплями звезд стекая за черновершинные ели, и хрустким, румянобоким караваем из недр огненной печи, над Ярнвидом вставало рыжее, пылающее солнце.

И не было дороги назад.

***

Уруз, распахнутая волчья пасть, от неба до земли – непроглядно-белесой пеленою, точно дыхание зверя в зимнем морозном воздухе, точно льдинками стынущий пар на морде его. Снег – белый, как несточенные волчьи резцы – колючими, злыми укусами в щеки и шею, к теплой, кровью пульсирующей артерии, пометить, прогрызть, напиться сладко-красного… ар-рр…

– … не стой на месте – замерзнешь, – тяжелой, косматою рукавицей она сжала его плечо, худое, костистое, даже под слоем одежды; сын Лаувейи поднял глаза – прозрачно-светлые, как у новородившегося волчонка.

…Уруз – ярость и сила, Уруз – оскаленные в бешенстве клыки, волки мчат по заснеженной равнине, кинжальные росчерки когтей на снегу, поземка, юркая, как хвост, несется следом, вьюжно-белым танцует по звонко-скрипучему насту.

Голод, азарт, добыча.

– Тише, Ангрбода. Я почти не слышу их, – он сдернул с головы шапку, и ветер, обрадовано взвыв, холодными крючьями когтей впился в красно-рыжие кудри, взлохматил, растрепал, ушатом воды в дотлевающий костер – обсыпал серебряно-белым; запрокинув лицо в мутно-серое небо, сын Лаувейи замер, вслушиваясь чутко, по-волчьи. – Они рядом… и в то же время далеко.

– Глупый. Так ты их никогда не настигнешь! – воздух резал гортань острыми, ледяными клыками, она закашлялась, пряча рот в рукавице. Тяжелым, багрово-алым, Уруз билась под кожей свежетатуированною меткой, пульсировала ноющей болью, точно невскрытый нарыв, жаркая, как головня, безжалостная, как наточенный меч, Уруз – руна жестокости и испытаний. – Для начала… позволь им… услышать тебя.

… И у метели есть уши – звериные, настороженно-чуткие – слышать скрип унт по морозному насту, хриплое, кашлем лающее дыхание заплутавших, их бледно-исчезающие голоса, их кровь, стынущую в венах рекою, скованной панцирем льда, метель смеется – беззвучным, снежинками рассыпающимся смехом, в снегу, подо льдом, в белесой мутью затянутом небе… Ее позови – и услышишь тоже.

– Волк, вырвавшийся на свободу, рок, ждущий каждого у последних врат… – присев на корточки, кончиком ножа сын Лаувейи царапал на снегу углобокую рогатину Ур, острые косульи рога.

… Morsugr*, голодный месяц, мороз вслед за оттепелью, кора на деревьях звонкая, как лед. По щиколотку проваливаясь в коркой стынущий наст, косули бредут сквозь холодно-бледную равнину, кроваво-теплым тянущие следы цепочкой ложатся за ними, острыми мордами к земле, волки крадутся по следу, прозрачными, ледяными ручьями стекает в снег голодно-нетерпеливая слюна. Они уже близко.

– … бесшумнее кошачьих шагов, тише, чем рыбье дыхание, крепче медвежьих жил… – Уруз обнажала клыки, волчьей, белозубою пастью скалилась из-под снега, рычала придушенно, точно скованный цепью пес, тянула, манила, звала – Уруз, разрушенье и смерть, Уруз, борьба до последнего… – прочнее, чем корни гор, горше птичьей слюны, длиннее, чем бороды женщин…

И они ответили.

Это скорее напоминало внезапную, стремительную атаку – снег, в мгновение ока окрасившийся густо-красным, метелью нарастающий вой. Хватаясь тонкими, враз побелевшими пальцами за горло, сын Лаувейи медленно опустился на землю, и плащ на спине его взметнулся бордовыми, глубоко-острыми надрезами, точно невидимый кто-то полосовал его наточенными ножами когтей… точно волк наконец-то вырвался на свободу.

Битва, испытание, боль.

– Они здесь! Сражайся! Покажи, что ты стоишь против них! – и ветер бил в лицо колючими горстями снежинок, с ног опрокидывал, запутывал, слепил, и Ур стучала в грудь огненно-красным, от мощи ее, казалось, хрустели ребра, и сердце, кровью исходящий комок, вспугнутою птицей рвалось из груди, она была беспомощна, скована, цепями привязана к жертвенному камню-алтарю, и Уруз, зазубренный нож, неумолимо простирался над нею, и воя по-волчьи, с лицами, скрытыми маской, жрецы в одеждах цвета огня и крови обступали алтарь… и серый, косматый, желтоглазый, волк прянул из-за плеча ее, грудью принимая обоюдоострую Ур.

И бой закончился.

– Я… дрался, и меня едва не одолели, – растерянный, оглушенный, сын Лаувейи поднимался на ноги, ощупывая бережно кровью набухающий плащ. – Это было… слишком сильно, даже для…

– … даже для сына Фарбаути, – закончила она, подавая ему ладонь. – Но как видишь, тебе удалось-таки укротить… своего Зверя.

– Скорей, потуже затянуть цепь на упрямой волчьей шее, – он засмеялся ей тихим, рассыпчато-снежным смехом, кончиками пальцев смахнул с уголков рта темные капельки крови. – И вирд свидетель, Ангрбода – это был полезный урок!

Метель стихала, укрощенная, присмиревшая, пушистым волчьим хвостом мела перед ними дорогу, и ранние звезды над головою сияли, точно бесчисленные волчьи глаза, небесная стая ждала, затаившись, своего часа…

… и терпению их не было предела.

***

Иор, змей о пяти головах, бледно-зыбкою тенью мерцал сквозь литой, хрустальнобокий сосуд, плыл, утопая в прозрачно-золотистом, ленточно-длинным хвостом бил янтарную пену. Иор, спирали и кольца, вода бурлила, пузырчатыми ягодными гроздьями вскипая через края, с тихим змеиным шипеньем Иор погружался на дно.

Яд, магия, безграничность.

– Пей, если не устрашишься, – сияюще-перламутровые брызги на коже – сотнями ласкающих жал, Иор истекал ядовитыми соками, как перезревший на дереве плод, сорвать, поднести к губам, вкусить ароматно-терпкой отравы… Осколком нифльхеймских ледников, колкой, острогранною льдинкой, кубок плавился, хрустально-золотистою влагой тек в ладонях ее, едва не скользнул из рук, точно извивающийся веревкою угорь, когда холодными, как змеиный живот, бледно-тонкими пальцами сын Лаувейи стиснул ее запястье, когда ласкающими друг друга змеями их руки сплелись над бурлящим пеною зельем, когда с первым, судорожно-торопливым глотком, отрава вошла в него…

… и где-то там, посреди океана, Великий Змей заворочал боками, точно снимая с себя тесную, давящую плоть старую кожу.

Иор, море, перерождение.

Словно яйцо, распираемое изнутри, скорлупа шла мелкими трещинами, отжившей свое оболочкой ссыпалась с живота и коленей. Иор, мельнично-острые жернова, размалывающие прежнюю плоть, Иор – колесо возрождения и смерти, царапая ногтями земляной пол, сын Лаувейи корчился у ног ее, точно теряющая шкуру змея, и красно-рыжие кудри его были мокры от пота.

– Да, во мне и вправду достаточно рёккского, – сухой, как чешуинки, слетающие с кожи, голос его показался ей непривычно тонким и тихим. – Смотри, Ангрбода!

… Нежная, как молодая кора ивового деревца, веснушчато-бледная кожа, губы – красные, как вишни вечноцветущих ванахеймских садов… нет, рёккского в нем не было и в половину, и сотой доли темных, проклятых кровей потомков Бергельмира и Бёльторна*. Слишком ясные глаза. Слишком невинные помыслы. Слишком…

– Находишь меня в женском обличье не менее привлекательным, чем в мужском? – отбросив на спину огненно-рыжие пряди, он поднялся с колен, гибкий, как танцовщица, и рыжий плащ покрывалом по полу стелился за ним, и изумрудно-ясным, невыносимо светлым огнем горели его глаза, и пальцы его извивающимися змеями скользнули по ее бедру, и, раня ладонь о точенобокую Кеназ, она рванула завязки на рубахе его, обнажая нежно-белые груди, острые, точно холмы благословенного Ванахейма.

Двуликий. Пересмешник. Лукавец. Мужчина в женском своем естестве и женщина – в мужском…

… Иор, змей с серебристой чешуей, с кожей холодною, как морская волна, сжимал ее в давящих кольцах-объятьях, и влажные жала языков его, лаская, скользили по телу, и море вышло из берегов, безжалостной приливной волною накрыло Ярнвид, и Ётунхейм, и все Девять Миров, и солнце, пламенно-жгучий шар, растворилось в волнах крупицами соли, соленой, обжигающей влагой коснулось губ, огнем опаляющим вошло в ее ждущее лоно…

– Ты сводишь с ума в любом обличье, – щекою прильнув к худому, угловато-острому плечу, она пыталась восстановить дыхание, и пальцы ее купались в огненно-рыжих волнах распущенных волос, и женственно-мягкие, припухшие губы под губами ее горчили морскою солью, сын Лаувейи смотрел на нее, и отступающее море плескалось в глазах изумрудно-зеленого цвета. – Уже сейчас твоим способностям могли бы позавидовать сильнейшие из магов… что же станет, когда ты войдешь в полную силу?

… Рёкк – сумерки, тьма, непроглядная ночь, луна и солнце, с хрустом ломающиеся в волчьих зубах, рёкк – черные тени на жухлой траве, бледный дым, ползущий с могильных курганов, рёкк – бурлящий котлом Мировой Океан, вода, разрывающая в клочья сушу, гибкие, как змеиный хвост, зелено-серые плети волн, с маху впивающиеся в кору Иггдрасиля…

Рагнар-рёк – сумерки богов. Иор, Эар, Уруз.

– Мать рассказывала мне – когда-то мы были могущественнейшими во всех Девяти Мирах, пока потомки Бора и Бестлы* обманом и подлостью не присвоили себе власть, – вкрадчивый, точно шуршание змей по речному песку, ядом по капле сочащийся голос, зеленым прищуром из-под ресниц – взгляд, тяжелый, неподвижный, змеиный. Он вдруг показался ей старше – ее самой, Фарбаути, Железного Леса… древний-предревний рёкк, родившийся на истоке времен, в морозно-стылом дыхании Спящего*, непостижимое рассудку создание, чьими силами будет разрушено то, что великим трудом создавалось долгие века… – Но придет время – и отнятое вернется к нам, по законному праву, и в этот день ты встанешь со мною, Ангрбода, ты и твои сородичи – плечом к плечу, в сияющих боевых доспехах, на белой, как ногти мертвецов, палубе Нагльфара*, под черными хельхеймскими парусами…

…Черные, как вороньи крылья, смоляно-вязкие волны лизали округло-гладкие бока драккара, белого, как ногти мертвецов, еще не изъеденные тленом, волны шумели в ушах, накатывали, грозно рокочущие, дальние, тенью под сонно тяжелеющими веками, и Змей, сияя стальными пластинами чешуи, ворочался в волнах, грозя расплескать океан, и Иор гремучими якорными цепями тянул его ко дну, Иор – якорь о пяти головах, Иор – перемены, что наступят нескоро…

Зарывшись лицом в тепло-рыжие волосы, мягкие, точно лисиный мех, девичье нежные, змеино-длинные косы, она спала, и сны о грядущих переменах не беспокоили ее этой ночью.

***

– Локи!

Стройный, как молодая ива, с глазами цвета первовесенних, едва распустившихся листков, он обернулся на пороге хижины, и красным, драконово-жарким огнем взметнулся за плечами его дорожный плащ, и Кеназ, острая, как стрела, пылала под сердцем его, слепила солнечно-огневыми лучами.

… Вирдом сплетенные в единую нить – три лета, три зимы, три прочно-крученых узелка на долгую-предолгую память – их нити застыли на ткацком станке, в паучье проворных пальцах прядильщицы Урд, и Верданди, улыбаясь, качала головой, и нити в ладонях ее пахли яблоками и кровью, холодным мрамором асгардских крепостных стен и золото-янтарным ожерельем, нагретым женскою кожей, и каменно-жесткими гранями мерцали из темноты ножницы Скульд, черные от едко-змеиного яда, и Урд повела челноком, распутывая нить, и Верданди пела за работой, и Скульд разомкнула губы и сказала: «Пора».

– Иди, и пусть свершится то, чему назначено быть, – Ак-руна, крепко-дубовый ствол, молнией выжженный до сердцевины, обуглено-черною тенью корчился со стены, и красно-рубиновой короной горело над ним предзакатное солнце, и, пачкая ладони в красном и черном, она простерла руки над головой в благословляющем жесте. – Да сохранит тебя вирд!

И Кеназ, сведенные в схватке боевые мечи, огнем и золотом пылала сквозь красно-алое зарево, до слез, до рези в глазах, и гибкий, как деревце-первогодок, сияюще-рыжий, клинок, закаленный огнем, магией и водой, сын Лаувейи вскинул ладонь, прощаясь, и воздух искрил от улыбок его, и солнечными кострами Биврёста в сумрачно-черных зрачках его вспыхивали и угасали миры.


_________________________________________________________________________________

* Ярнвид – Железный Лес, сосредоточие всего самого темного и колдовского, что есть в Ётунхейме

* Иор – руна изменчивости, непредсказуемости, перемен, посвящена змею Ёрмунганду, младшему сыну (или дочери, ибо оно двуполо) Локи и Ангрбоды

* Уруз, Ур – руна агрессии, битвы, отваги, выносливости и умения приспосабливаться к изменяющимся условиям. Посвящена волку Фенриру, сыну Локи и Ангрбоды

* Эар – руна могилы, олицетворяет собой постепенные, но неотвратимые перемены. Своими очертаниями напоминает стойку, на которой мясники разделывают туши животных. Посвящена Хель, богине смерти, дочери Локи и Ангрбоды

* Гиннунгагап – бездонный колодец в царстве Хель, с водою, черной, как ночь

* Вирд – рок, судьба

* Ак – руна дуба, самого крепкого дерева, олицетворяет стойкость перед лицом испытаний. Посвящена Ангрбоде, воительнице, охотнице и колдунье

* Турс – руна, формой напоминающая шип, служит олицетворением темной ётунской магии

* Сейдман – колдун, владеющий искусством сейда (прорицания, оборотничества, исцеляющей и вредоносной магии)

* Рёкки – могущественнейшие из ётунов, объекты поклонения

* Кеназ – руна огня, олицетворяет собою стремление к знаниям, а также огонь энтузиазма и вдохновения. Является одной из рун бога Локи

* Morsugr – «сосущий жир» в переводе с древнескандинавского, в современном календаре соответствует периоду с 20 декабря по 20 января

* Бергельмир – внук великана Имира, Бёльторн – сын Бергельмира, прародители всех ётунов

* Бор – сын Бури, прародителя асов. Бестла – жена Бора, мать Одина, Вили и Ве, виновных в смерти великана Имира

* Спящий – великан Имир, первосущество, возникшее из ожившего камня, был огромен и беспомощен, все время проводил во сне

* Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов, на котором Локи и его армия двинутся к месту последней битвы

@темы: angst, мифология, Фанфик, гет, Локи, romance, PG-13

---

Видева

[ГМОлень]

Кроссовер, но вполне вкусный.
Если было, то знаете куда это девать.

@темы: видео, Фанвидео, Один, Локи

---

Из найденного.

[Кикимореныш]

Голос Аида отлично вписался!

@темы: юмор, Фанвидео, Локи, G, Тор

---

[[esta]]

Название: до утра.
Фендом: "Тор"
Персонажи: Тор, Локи.

- Я не могу уснуть, - Локи приходит к брату
в полночь, босой, в рубашке,
от холода ежится, переступает,
по коже ползут мурашки.
Тор недоволен вторжением брата,
тот сон спугнул, Тору снилась славная битва.
Но Локи не уходит, и голос его – не голос.
Молитва.

Младший садится к огню, руки протягивает,
почти касаясь. Пламя его не трогает, не обжигает –
тянется рыжим зверем, ласкаясь.

Тор сонно, нехотя, наблюдает.

Локи частенько приходит вот так, безмолвный,
почти прозрачный. Как будто вот-вот расскажет что-то,
откроет, вывалит, вытащит из себя, ладонь разожмет,
покажет
осколок, тонкий, острый, смертельно-опасный, холодный,
почти прекрасный,
от крови красный.
Тор ждет – напрасно.

Молодой чародей, нелюдимый, зеленоглазый
мальчишка,
королевский сын, голубая кровь, изумрудный шелк –
в жены прочат ему младшую из сестер, -
слишком любит тайные тропы, полночный лес,
слишком остер.
Все в нем слишком – худоба, чернота волос,
непокорный взгляд,
что-то такое вдруг прорвется – за спиной стоит,
и страшно обернуться назад.

Тор знает – тогда брат и приходит.
Как сейчас, потому что гонит что-то его к огню,
диким зверем он выходит из темноты,
осторожно ступая, щурится на свету.
И на миг успокаивается. Становится ближе,
понятней, улыбается, без каких-то там двусторонних причин.
Просто потому что огонь.
Тепло.
Не один.

А потом снова – как будто все время в тени.
Как будто через пластинку льда.
Как будто вычерчен рунным узором круг –
Не входи.
Черта.

Тор смотрит на профиль брата.
Брат смотрит в огонь,
неподвижный, как изваяние изо льда.
Лед тает, тонкими струйками льется по волосам,
уносит страшную темноту -

до утра.

@темы: поэзия, Локи, Тор

---

Фанмикс Локи с намёком =)

[Локич]

No light



Плейлист:
1. Depeche Mode - Somebody
2. Placebo - Battle For The Sun
3. IAMX - My Secret Friend (Feat. Imogen Heap)
4. My Chemical Romance - Heaven Help Us
5. Shinedown - I'm Alive
6. Linkin Park - Breaking The Habit
7. Florence and The Machine - No Light, No Light
8. Oomph! - On Course
9. Deine Lakaien – The Game

Скачать архив можно тут:
Если не качается так, то вот: ifolder.ru/31309772

Если не тяжело, отпишитесь тут, кому понравилось.
Фанмакс по этому фандому делаю первый раз. Хотя пора бы год назад было сделать XD

@темы: Тор/Локи, Фанмикс, Локи

---

Немного самоиронии?..

[Suzume]

Обложки научных исследований

@темы: юмор

---

[.саммер]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Тор союз мультфильм.

[Lana Riz]

Автор: Светилина
Фильм: Тор, кадр из Мстителей.
Музыка: советские мультфильмы.
Коментарии: Уверены, что никогда раньше не видели Тора? Тогда союз мультфильм представляет...
Действующие лица: Локи - принцеса, Тор - простой русский парень, Один - король и Лафей для антуража.
От автора: Прошу прощения за маленькие не состыковки, ноут ужасно вис и не хотел работать. А также качество опять немного подкачало.
Надеюсь этим маленьким безобразием смогу вас порадовать.

@темы: Тор/Локи, Фанвидео, Один, Локи, Тор