Название: УделФандом: "Thor", "Avengers", комиксы
Автор: Angst-Team
Бета: Angst-Team
Категория: гет
Размер: миди (10030 слов)
Пейринг/Персонажи: Один, Леди Локи/Мефисто, Хугин, Мунин, Ник Фьюри, Мстители на подтанцовках, норны, Хеймдаль и парочка ОМП вместо ружей
Рейтинг: PG-15
Жанр: ангст
Саммари: Иггдрасиль гибнет, Один находит Локи
Дисклеймер: всё принадлежит студии «Марвел» и богам Асгарда
Статус: закончен
Задание: "— Я не могу позволить себе любить тебя"
Размещение: написано для феста "25й кадр" на Thor_community
УделОдин и Локи заключают сделку
В этом холодном краю ничто не привечало Одина. Хугин и Мунин глубоко вонзили когти в его плечи и каркали в уши о скорой гибели, перебивая завывания ветра и белых волков, следящих за ним из-за корявых деревьев. Они шли за ним от самой пропасти, с которой и началось его путешествие вглубь страны льда и вечного холода.
Магия резала и колола больнее кинжалов или мечей, не трогая его тело, но причиняя боль только духу, а дух его был слаб, как бывает слаб смертный в пустыне, терзаемый палящим солнцем и мыслями о воде.
Гунгнир гудел, щекотал ладонь Одина, видно, вспомнив магию, которой был добыт. Оружие - не пес, не волк, и не верный конь, оно не знало преданности; Гунгнир подчинялся сильному и жаждал отдаться тому, чьей магией была создана злая вьюга, мешающая Одину достичь огня, что горел так ярко, манил его от обрыва, на дне которого плескались холодные темные воды.
— Умрешь, Всеотец, — каркал Хугин.
— Умрет твое царство, — вторил ему Мунин. — Все умрет.
— Все!
— Все!
— Молчите, — велел он, — Асгард будет стоять. Мой трон. И я, и весь мой род.
— Так было, — Мунин захлопал крыльями, смахивая снег. — Царство. Трон. И Один Всеотец правил с него.
— Было! Было! — каркнул Хугин.
— И так будет! — от грозного голоса Одина северный ветер заскулил жалобно, обвивая, как испуганная шавка, деревья Железного леса. — Мне нет надобности в ваших знаниях. Молчите.
Один уже видел костер, он был так высок, что пламя его доставало до самого неба и звезды мерцали соблазнительно. Скоро он почувствовал жар этого костра, сложенного из стволов поваленных елей, и услышал треск раскалывающегося дерева. Искры медленно поднимались ввысь, смешиваясь с падающими снежинками, скрывали огненно-снежным саваном от него тех, кто сидел и стоял вокруг костра.
— Что видите вы пред собой, мудрые вороны?
— Всеотец желает знать то, что ему неведомо?
— Наши знания нужны, Одину! Думаю, сидят там существа, что заперлись ото всех, скрылись и ждут конца времен.
— Какова цель их, Мунин?
— Цели их эти мне неведомы, Один.
— Что было в прошлом - открывалось тебе?
— Со всех миров, с самых отдаленных ветвей Иггдрасиля призваны были они ненавистью, что горит жарче костра.
— И печалью, что холоднее вьюги.
— Но они тебе не страшны, Один.
— Тут только ненависть и печаль, Всеотец.
— Бойся одной лишь мести!
— Отпусти нас, Всеотец.
— Дети Хеймдаля многое совершили — надо знать, что.
Поблагодарив воронов и накормив их тухлым мясом, Один отпустил их летать над Мидгардом, а сам постучал Гунгниром по обледенелой земле и услышал:
— Молчать.
Тихие шорохи, негромкий рокот перекатывающихся голосов и низкий вой вьюги прекратились.
Один стоял между елями, замотавшись в плащ и опираясь обеими руками на Гунгнир, стоял, как перед дверью в жилище.
— Слышите? — спрашивал тот же самый голос. — К нам пожаловал гость.
Двери, которых Один увидеть не мог, открылись перед ним, и те, кто представлялись ему размытыми темными силуэтами, показались: давно умершие люди с бледными, полупрозрачными лицами, кутающиеся в шерстяные плащи и греющие кости свои у жаркого костра, огненные и ледяные великаны, огненные псы и один пан, сидящий на поваленном дереве рядом с женщиной.
— Это из твоих, — проблеял пан, запустив руку, покрытую густой шерстью, женщине под белоснежные меха. — Из асов.
— Я не из асов, — крылья носа ее затрепетали, и она стала гладить звериное колено, — только служил им. Ётунский выродок на службе у Асгарда, — она сильно сдавила колено пана, и тот, закричав, вскочил и стал прыгать с копытца на копытцо.
Женщина встала и, поклонившись, указала рукой на место, где только что сидел полу-человек полу-козел.
— Здравствуй, Всеотец, садись к костру, погрейся.
Три присутствующих ётуна следили за ним, широкоплечие и неколебимые, как сам Хеймдаль, но не с горячей кровью, а созданные льдом. Они не отводили от него глаз, приветствуя глубокими, низкими голосами, как здешняя вьюга.
— Висельник.
— Злодей.
— Страшный.
Все поздоровались с ним: мертвые люди назвали его именами, которых живые больше не помнили, огненные великаны протянули к нему горящие руки, а псы заскулили и поджали хвосты, когда он прошел мимо, к Локи, который не был мужем, а принял облик женщины, с которой делил ложе сын его, Тор.
— К чему ты чернишь свое имя еще больше, Локи? — спросил он, сжав ее плечо. — Ты муж, но занимаешься грязными, порочными делами со всеми существами подряд. Мало тебе того, что люди в легендах поют, и как смеются над принцем Асгарда все девять миров?
Она рассмеялась ему в лицо. Женщиной Локи был пропитан злобой, и под всем этим, как больная земля под толщей снегов и льдов, — страх.
— И как же называют Локи? — она бесстыже показала себя. Монстры, наблюдавшие за ними, одобрительно расхохотались.
— Стыдись! — он встряхнул ее, но Локи, верно, доставляла удовольствие боль — она продолжала улыбаться. — Я был твоим отцом!
Один смотрел, как трескается уверенность и надменность в приемном сыне, и становился сильнее. Локи, который не знал стыда, не боялся любых пыток, был беспомощен и бессилен перед ним.
— Зачем явился сюда, Один? — зашипела она и вонзила острые ногти в плечо его, обвив его, как змея. — Сказать, что Локи — предатель Асгарда? Что Локи не сын больше тебе?
— Хочу поговорить с тобой, Локи. Без свидетелей.
Она улыбнулась так широко и хищно, что губа ее треснула, и кровь потекла по подбородку. Сиф не смотрела бы так на своего царя, на лице ее горели глаза Локи, глаза его сына, словно тот в темноте пытался разглядеть его.
— Оставьте нас одних! — крикнула она. — Я сама вас позову.
Тихо переговариваясь на своем грубом наречии, ётуны ушли в метель, огненные великаны и пес — в костер, а пан, поцеловав руку Локи, ушел глубже в Железный лес.
Они отпустили руки друг друга, и сын его в обличии женщины отступил от него.
— Ну так что еще ты хотел сказать Локи, кроме того, что он - позор всех миров?
Один сел на поваленное дерево, крепко сжимая в руке Гунгнир.
— Асгарду нужно твое мастерство.
Глаза Локи загорелись и ноздри раздулись, как у гончей. Только голос был слаще меда:
— Локи - мастер множества умений. Что же нужно Асгарду?
— Мастерство слова и дела, и острого ума.
— Асгарду ли нужно? — она кружила и кружила вокруг него, поднимала жалящий снег. — Или тебе, Один?
Он поднял, крепче сжимая Гунгнир, усмиряя его.
— Я прошу тебя для Асгарда.
Локи положила руку поверх его, и копье радостно загудело.
— Хм. Не могу вообразить, что способно вынудить царя Асгарда спуститься в Ётунхейм... Просить помощи у Локи, от которого он отрекся! Услышав эту шутку, Асгард бы умирал со смеху!
— Я умираю.
Фригг, жена, перестала выходить из покоев задолго до того, как Один почувствовал истощение. Тор бороздил далекие миры, умытый кровью врагов, ну а Бальдур был больше мертв, чем жив, — его сковали по рукам и ногам воспоминания о том, что когда-то в тени за его плечом и в кровати его была леди, дарящая щедро все, чего бы Бальдур не пожелал, и отобравшая взамен все, что дала, и даже больше.
И вот стоял Один со своим предательским оружием и просил помощи у той, которая одним словом могла разрушить то, что осталось от него, его жены и его сыновей.
— Почему ты пришел ко мне, а не к своих сыновьям? — Локи надавила на незажившую рану, растекаясь удовольствием перед ним, но Один хранил молчание. Никто из асов не знал, что их царь покинул Асгард.
— Проси помощи у них или у норн, или у старухи вельвы. Локи не полезет в прежнюю цепь, Всеотец, — закончив разговор, она отвернулась, бросив ему в лицо стужу и осколки льда. — Это не место для асов. Уходи.
Один не дал уйти от него и от разговора.
— Отпусти! Локи не продается! Отпусти!
— От асов во мне только половина. Вторая половина от етунов.
— О, — зашипела Локи, — сколько терпимости к монстрам. Сколько любви? Что еще ты скрыл от меня, кроме моей звериной натуры?
— Хватит об этом, Локи. Я умираю, потому что Иггдрасиль умирает. Это не Рагнарек, за которым последует перерождение. Ты не скроешься, не найдешь такого уголка во всех мирах Великого Древа, где сможешь выжить. Неужели ты не чувствуешь?
Опустошенная от ярости, она смотрела на него с пьяной, ленивой улыбкой.
— Иггдрасиль сгнил давным-давно. Пусть все умрет. Я не буду об этом жалеть.
— К чему притворятся, что принимаешь поражение, если я знаю, что ты хочешь жить?
— Может быть, для меня победа — ваша смерть? — огрызнулась Локи; вырвавшись, она подобралась к нему ближе, давая возможность рассмотреть ее лицо как следует. — Может быть, я хочу хохотать, глядя как вы сами приведете себя к гибели, боги?
Каким разочарованием было найти Локи разодетым женщиной, как в новое вызывающее платье. Он не видел перед собой мальчика, которого воспитывал.
Но что-то изменилось. Сухие, холодные пальцы взяли его руку. Губы были еще холоднее. Один и сам был опустошен, он не вырывал руки из ее рук и от ее губ.
— Ты просишь от меня войны, Всеотец?
Обожание и покорность не шли Локи. Один не мог перестать ожидать того момента, когда лживая маска спадет с ее лица, и он увидит торжество.
— Просишь кровавых жертв? Хочешь, чтобы воины умирали за тебя?
— Три раза да.
— И если будет так, как ты хочешь, что Локи получит взамен?
— Прощение за все совершенные преступления.
— Я смогу вернуться? — недоверчиво спросила она. — В Асгард?
Один кивнул, внимательно глядя на Локи, склонившую перед ним голову.
— Если отец просит, то как сын может отказать?
Две долгие ночи сидел он с Локи у костра, а на третью она отвела взгляд Хеймдаля на планету людей, и вдвоем они прошли, не замеченные никем, в Асгард, и в его комнате она помогла снять Всеотцу тяжелый доспех и лечь в кровать.
А вторая — в аду
Мефисто жаждал душу и любое из тел Локи себе, и сколько бы раз не был он предан или обманут, не мог устоять перед соблазном заполучить бога Асгарда в свое царство и в свои руки. Если б только Локи был в его власти — Мефисто отплатил бы сполна за все, что Локи брал так жадно и безоглядно, словно он один во всех мирах имел право брать то, на что падал его взор.
— В этой своей жизни ты снова женщина, Локи?
Она шла к нему, мечом расчищая себе путь от слуг его и рабов. Только Локи могла убивать милосердно и жестоко, дарить и забирать, и Мефисто не жаль было бы отдать и миллиона этих жалких извивающихся в муках червей, чтобы только увидеть бога Хаоса, Огня и Обмана во всей красе и подумать: "Он будет моим. Он стоит и десяти миллионов, всех грешников. И если в царстве моем будет Локи у трона, молящая о пощаде, миры будут трепетать передо мной".
— Мне пришлось по нраву это тело. Оно хорошо служит. Нравится ли оно тебе, Мефисто?
Он отдал слуге кубок, из которого пил, чтобы подать ей руку.
Ей было самое место с ним — Локи напоминала всем, что такое настоящий грех, и что это они давным-давно научили ему смертных.
— Ты нравилась бы мне больше в цепях и в крови.
"Я хочу ее себе", — Мефисто рассмеялся, подтягивая Локи, чтобы она встала на постамент подле его трона. Ногти красные от его крови, губы тонкие, лживые, но глаза игривые, как у ребенка, которым Локи являлся ему в прошлый раз.
— Какую ложь ты нашепчешь мне сейчас, Локи? — усмехнулся он, поцеловав ее руку.
— О, ни слова лжи, Мефисто. Только правду.
— И какую же?
— Правду о войне, что обогатит твое царство новыми рабами и новыми слугами. О войне, на которой сражаться будут и бравые войны Асгарда, и самоотверженные герои Мидгарда с силами и умом, равные богам.
Рот Мефисто наполнился слюной, а в животе огонь вспыхнул жарче.
— Соблазнительно. И в чем причина будущей войны?
Она рассмеялась, усевшись ему на колени.
— Причина в Локи, конечно же!
— Конечно же...
Мефисто взял то, что Локи предлагала ему, зная, что, без сомнений, за все отданное она возьмет сторицей, но чертова языческая богиня была слишком лакомым кусочком. Он запустил руку ей под меха и под платье, нащупав самое мягкое и нежное, и теплое, спрятанное, как за ледяными неприступными берегами, к которым нельзя было причалить.
Леди прикоснулась холодными губами к его уху.
— Будешь ли ты сражаться, чтоб заполучить меня, Мефисто?
— Не так, — ответил Мефисто. — Я пошлю своих рабов сражаться, чтобы получить тебя. И что потом? Ты ускользнешь, как только получишь то, чего желала. На это я никогда не соглашусь.
— А если ты не будешь воевать у мидгардских героев на виду? Что, если души будут тут? Мучай их, как и прежде. Ни один из твоих врагов не узнает, что Мефисто переставляет фигуры. Все, что тебе нужно сделать - найти несколько человек... заблудших овечек... и просто поговорить с ними... Ах, ты в этом так хорош.
Мефисто отцепил от себя Локи.
— Объясни.
— Хочу, чтобы Всеотец заплатил за унижение Локи, — ответила она, щурясь как сытая кошка. — Хочу, чтоб он пал так, как Локи пал. И вместе с Одином пусть падет и царство его, и его род! Фригга, Бальдур и Тор пусть познают чудеса и ужасы, которые видел Локи на ветвях и под корнями Великого древа. И уж когда изопью я месть по капле, когда наслажусь ей — буду твоей, делай со мной, что хочешь.
Мефисто, широко улыбнувшись, снова усадил леди Локи к себе на колени.
— Когда война закончится, когда все миры погибнут, я подарю тебе, моя леди, головы тех, кто сбросил Локи ко мне в ад.
Хохот ее прокатился над головами его рабов и слуг, ущипнул губы и обвил язык Мефисто холодом.
Пленение
Мидрагд был черен и полон огней, гаснущих, вспыхивающих и пролетающих внизу пропасти яркими кометами. Локи стояла на крыше твердыни из стали и стекла, которую люди на земле называли скребущая небо, завернув нечто в край мехового плаща, и вспоминала предыдущие жизни: себя брата, себя сына, себя мужа, женщину и мальчика, и в конце каждой было долгое падение в бесконечную пустоту, ознаменовывающее смерть или новую жизнь Асгарда.
Локи дождалась, когда одно окно в небоскребе напротив потухнет, закрыла глаза, а открыв, стояла уже в темной комнате.
Комната была небольшая и скупо обставленная: стол, стул, большой экран, по которому показывали мидгардские сплетни и, наконец, кровать, на которой лежал человек.
Осторожно положив на изгиб руки свернутый в плаще предмет, подойдя к кровати, она вынула нож. Локи склонилась над человеком, и, подцепив кончиком ножа край одеяла, откинула его назад.
Она успела защитить от удара ногой то, что так заботливо несла с собой, тайной тропой добираясь из одного мира в другой, но себя защитить не успела — человек держал ее за горло, не давал дышать.
— Леди Локи, — сказал Ник Фьюри, не обращая внимания на то, как женщина острыми ногтями царапала его руку, пытаясь высвободиться, — какой неприятный сюрприз. Что ты там прячешь за спиной? Очередное магическое оружие вашего мира, чтобы захватить наш?
Он бросил ее на кровать лицом в матрас и, надавив коленом на шею и одной рукой на спину, удерживал ее, придавленную к кровати.
— Ты стала слабее с нашей последней встречи, — сказал он, разматывая предмет, закрученный в подол накидки. — Было время, ты расшвыривала нас как тряпочных кукол... Что это? Зеркало?
Локи стала трепыхаться под ним неистовее, кричать, но Ник только сильнее придавил ее.
— Не шевелись, или я сломаю тебе шею. Сомневаюсь, что ты умрешь, но вряд ли это тебе будет приятно.
Подозрительно посмотрев на притихшую богиню Асгарда, чьим лучшим оружием был обман и острый язычок, а не острые ножи или меч, Ник перевернул красивое туалетное зеркало и, когда свет прожектора на крыше соседнего небоскреба осветил комнату, он увидел в зеркале не свое отражение, а лицо спящего одноглазого старика с седой бородой. И когда Ник Фьюри захотел потребовать ответа у Локи, старик открыл глаз — свирепый, голубой — и издал громкий клич; комнату затопил поток слепящего золотого света, льющегося из зеркала.
Ник хотел взять Локи в заложницы, но женщины больше не было, как не было и Нью-Йоркской ночи. Он, как пойманный в банку мотылек, метался в теле, лежащем в кровати в коконе золотого света; тут он не мог издать звук, приложить силу, от него осталась только мысль о том, что он — Ник Фьюри и он в плену.
Рябь
— Всеотец, — шептала Локи на ухо спящему, — Всеотец, очнись.
Чужой разум сначала слушался тяжело, сопротивлялся ему, но Один держался голоса Локи, что ветром проносился через поля сражений, над победами и поражениями, большими и маленькими — воин Мидгарда старел, получал раны и по капле из источника Мимира, пока, наконец, Один не увидел Локи-женщину, извивающуюся в руках воина.
— Смотри в зеркало.
В овале зеркала Один увидел трех: себя спящего, лицо темнокожего воина и себя настоящего, прошедшего сквозь воспоминания, и сразу же Всеотец тяжело пробудился в Мидгарде.
Холодная рука Локи лежала на щеке воина, она неохотно пересела чуть дальше, чтобы дать ему сесть.
— Ты выбрала мне хорошего воина, Локи, — похвалил он ее, рассматривая себя: он был черен, как Хеймдаль, и чувствовал уверенную силу в этом теле, как в земле, по которой ходил. — Кто он?
— Он повелевает лучшими воинами Мидгарда, Всеотец. Его слушают цари многих земель, и хотя я ни разу не скрещивала с ним меча, но в битве умов он одерживал победы над Локи.
Один совладал с упрямыми мышцами, и тело сломалось, став послушным, как собака.
Локи сидела на большой темной кровати, купая ноги в луже света, и смотрела на него, улыбаясь так легко, словно не было ни его деяний, ни деяний Локи, так невинно, как ребенок, не научившийся складывать слова и мыслить, доверчиво и с любовью, что не знает препятствий, и безграничной, как пропасть, в которой Локи сгинул.
— Но Локи одержит эту победу, — сказал он ей и увидел недоумение на ее лице, такое же точно неумелое, но искреннее.
— Для вас, отец, — скромно сказала она, склонив голову и опустившись в свет перед ним, прильнула к его руке, такая ласковая, такая обманчиво послушная, изголодавшаяся по его заботе и одобрению. Неужели он ошибся? Неужели вот это нужно было нежному, как подснежник, сыну Лаувеи, чтобы он стал только его?
— Война, которую я развяжу, и смерти, и кровь — все будет ваше, отец, — горячо говорила она и дрожала. — Все, что Локи делал в прошлом...
Он поднял голову ее, но не заметил лжи — лицо ее открыто было ему, будто была она пред ним нагая от всего, что составляло Локи.
— Все это осталось в прошлых наших жизнях. В этой ты спасешь всех. Будь уверена: песнь о том, как Локи обхитрила саму смерть, облетит все Девять миров.
Она спряталась, уткнувшись мокрым лицом ему в бедро.
— В этой я сделаю все правильно, отец, обещаю вам.
Потому что незнакомец так дьявольски умен
Мефисто приходит к смертным во снах и наяву, он находит их в моменты слабости. В барах пьяными, разбитыми и слабыми, как младенцы. Он находит их тогда, когда люди, озлобившись, заряжают пистолеты пулями. Или на распутье.
Он слушает их — он идеальный собеседник. Он понимает их. Самое грязное и ужасное преступление не пугает незнакомца в баре. Все потаенные мысли, съедающие их заживо, для него заветные мечты.
А затем незнакомец дает им совет.
Или делает предложение.
И они не могут отказаться от него.
И наконец-то они счастливы.
Гореть синим пламенем
В звездной пыли была одежда Локи, ее волосы, ее лицо и ее руки; проходя коридорами твердыни Асгарда, она приподняла край накидки и ступала как можно легче, осторожнее, чтобы не оставить за собой след, по которому ее могли выследить.
Услышав приближающиеся шаги, она взбежала по лестнице, что начиналась за темно-зелеными гобеленами, рассказывающими о великой победе Одина над королем Ётунов.
Она поглядела через плечо, сердце птицей билось в груди — он был близко. Ей некуда было скрыться — пред ней был широкий балкон, море яростно билось о скалы, но как нежно оно было вдали, сливаясь с чернотой, усыпанной звездами. Сколько веков и тысячелетий должно пройти, чтобы она перестала испытывать жажду по тому, что всегда манило Локи, как свет маяка в тумане? Бессмертие, думала она, их проклятье. Но что за страшные дела совершил их род, что им приходится томиться до наступления Рагнарёка, обреченным совершать только то, что обязывает их имя? Локи было мало определенности и бесконечности — Локи всегда было нужно больше.
— Теперь я знаю твои тропы, Локи, — Мефисто рассмеялся, расцарапал шею ее, намотав черные волосы на звериную руку. — Решишь предать меня — найду.
Сердце ее билось так часто не из-за него. Эта башня такая высокая, что, упади она, море примет ее в свои объятья только к концу времен.
— Только ли для этого ты последовал за мной? — спросила она. — Здесь не рады будут видеть тебя.
— Как и тебя.
Холодный ветер принес запах льда и пенного скакуна старшего сына царя, бьющего копытами по радужному мосту — могучий Тор мчался побеждать. Любимец судьбы и Асгарда.
— О чем думаешь, леди?
Локи не обратила внимания на клыки Мефисто, царапающие шею и грубые руки, гладящие ее грудь.
— Я выбираю, — задумчиво ответила она.
— Между чем и чем?
— А скажи-ка, Мефисто, что нравится тебе больше: успокоить гордость, жаждущую расплаты, или исполнить давнюю мечту, но поступиться гордостью?
— Я существо простое, леди. Если не могу получить что-то, я это уничтожаю.
Смертным досталось так много: их не тяготило бессмертие, жизни были только их и, если смертный желал страстно, он мог сам управлять своей судьбой, и никто не мог сказать, что миры могут погибнуть, если перестать лгать.
— А что ты хочешь сама, леди Локи?
— Сейчас? — она ухмыльнулась. — Я хочу видеть, как мир, который Тор взял под свою защиту, задохнется пеплом!
И когда горячие, как лава, губы Мефисто коснулись ее уха, когда он стал слизывать холодную звездную пыль, Локи забыла о том, что у нее была гордость и месть. И она протянула к нему руки, и прижалась к нему, и, глотая огненное дыхание, впервые за века Локи чувствовала, что вырвалась из цепких лап судьбы и что душа ее не сгорела давным-давно во время падения.
Предчувствие битвы
Никто не узнал в Нике Фьюри царя Асгарда. Обычаи и поведение людей были чужды Одину, но вспоминания научили его как говорить и как вести себя с людьми.
Один ждал день, второй, третий, ждал терпеливо, как того и просила Локи. Она приходила только ночью, и ласково говорила ему:
— Подожди еще, отец.
И затем исчезала, оставив в темной человеческой руке дольку золотого яблока.
Один ждал еще, как Локи и просила, но со временем его стало одолевать нетерпение. Всеотец видел, что яблоко у его сына только одно и оно скоро закончится.
— Вот твой план? — потребовал он при следующей встрече. — Запереть меня в человеческом теле?
Локи отшатнулась от него, словно он ударил ее по лицу и, не сказав ни слова, исчезла, оставив дольку яблока на полу.
Но на следующий день в широком окне он увидел серые столбы дыма и оранжевые искры, поднимающиеся к небу.
Лишенная воли, неслась она к пропасти*
В первый раз это были железные монстры и столбы дыма, второго раза им не пришлось ждать — старик парил в воздухе, гнул силой воли железо, и монстры, каких Один еще не видел, рвали на части себе подобных на улицах мидгардского города среди простых смертных, не наделенных никакой силой. После этого было еще несколько сражений, и все с разными людьми, некоторыми - совсем на людей не похожими. С тех боем Один не получил жертв, те люди умирали не за него, но за Локи.
Она сияла, наполненная силой, и в глазах он видел ум, такой острый, которым управлять даже он не смог — все равно, что оседлать строптивого коня. Локи была опьянена, она видела дальше и больше, чем все известные ему боги. Ее мчало вперед, понимал Один, а не она вела поглощенной силой. И однажды он вновь увидел бога обмана таким, каким его видели норны: тем, кто неминуемо ведет к погибели.
Хугин и Мунин, прилетая, говорили ему о предательствах прошлого и тех, которым предстояло еще свершится.
— Лучше скажите мне, Иггдрасиль устоит? — требовал он ответа нетерпеливо.
— Или устоит.
— Или погибнет, Всеотец.
Он предостерегали его, говорили: "Не роднись с Локи", — но во время ночных визитов он видел перед собой только выслуживающегося, провинившегося ребенка.
— Я высекла искру, отец, — сказала она ему, лицо чуть не трескалось от безумной улыбки. — Разжигать костер вам.
— Ты стала сильнее, Локи.
— А, — рассмеялась она, целуя его сначала в одну щеку, потом в другую, — моя стихия делает меня сильнее.
— А моя — война, — он сжал ее руки, но Локи даже не поморщилась, ухмыльнулась только шире.
— Неужели вы думаете, что Локи обманет вас? Ваше недоверие ранит меня, отец. То, что было — только начало. Подготовления. Я хочу, чтобы вы жили во веки веков, а не вспыхнули мощью на мгновение. Я готовлю вам большую войну. Большой пир!
Она подошла к широкому окну, через которое открывался вид на разрушенные дома, все еще дымящиеся железные, механические машины и людей, бродящих потерянно между обломками или собирающихся группами в темных переулках.
— Просто будьте терпеливы, отец, и скоро вы получите свою войну.
Верующий
Все началось не с человека со способностями богов, не с тирана и не с сумасшедшего изобретателя — то был нищий, почти слепой от болезней и голода. Старик, прошедший две войны, но не сумевший устоять против богачей и их законов.
Он мог умереть, но с месяц назад некто заслонил его от смерти, как это делали его боевые товарищи, спасая от пуль и огня.
— В последний раз. Последняя битва, мой бравый воин, — голос был таким прекрасным. Старик знал многих женщин, до войны и после, и они были отличными девчонками, но эта!.. Как мать, как первая любовница, как верная жена и любящая дочь — те, кто умирал, кого у него уводили. Мечта. И старик мог бы поклясться, что с ним говорит ангел или богиня.
Она подняла его на ноги и, не смущаясь грязи на его лице и вони от тела, поцеловала в лоб.
Ах... даже если это был обман, он бы убивал, завоевывал страны и возводил храмы только за возможность чувствовать холод губ его богини.
— Имя... — прошептал он и что есть силы потянулся за ней, ускользающей, оставляющей его одного.
— Леди Локи, мой храбрый воин. И мне не нужно ни клятв, ни подношений, ни молитв.
— Я буду помнить Ваш голос до самой смерти!
И если он слишком много погубил душ за свою жизнь - то в даже в ад ему не страшно пойти по доброй воле, если, когда ему придёт время умирать, она будет рядом.
— О, этого будет довольно!
Дни перестали существовать, и ничто не имело значения, кроме звука голоса его богини. Порой он становился еле слышным, и тогда старик рыдал, как ребенок, цеплялся за едва различимый смех.
Богиня не просила от него ни клятв, ни подношений, ни молитв, но не нашлось бы в мире ни одного жалкого смертного, который был бы таким же истово верующим в Локи, как старик.
Капкан для героя
Они потерялись в густом молочном дыме, он и герои.
Один протянул темную руку Ника Фьюри, удерживая одного рядом с собой.
— Тони! Фьюри, отпусти меня, я верну их! Тони! — надрывался капитан Америка.
Мальчик был так смешон и так трогателен — этот смертный напоминал ему его сыновей, всех понемногу, всех трех.
— Да бога ради, Фьюри!.. — и это было эхом голоса Локи, с отчаяние взывающего к нему. — Я верну их! Я смогу!
— Нет, не сможешь, капитан.
И это было эхом отчаяния Локи — тысячу раз отражалось оно в лицах смертных веками, но так бледно, так слабо было оно в сравнении с крушением, что постигло его приемного сына.
— Будь рядом, это приказ.
Вдвоем они блуждали в тумане. Он вел мальчишку, ожидая, что следующий шаг приведет его к пропасти.
«Отец, сюда! Сюда!»
Холодная рука и холодное дыхание, и звенящий от возбуждения тихий голос Локи услышал он, но только он; сын его шептал на ухо, скрытый от глаз смертного чарами и туманом.
— Ник? — лицо капитана было призрачным, словно укутанным саваном валькирий. — Что такое?
— Идем. Нам туда.
— Микрофон Тони не работает... Надеюсь, он не лезет на рожон...
Мимо них, разрывая клочьями густой дым, пронеслась женщина, она цокала каблуками по вздыбленной дороге и часто дышала, спасаясь от преследователя.
— Мисс! Мисс, подождите! Остановитесь! Вам нечего опасаться!
Женщина обернулась через плечо, и Один увидел в вихре темных волос острую, как лезвие, улыбку сына.
— Это же Локи! — воскликнул смертный.
«За мной, отец», — и дымная пасть снова сомкнулась, проглотила женщину.
— Чертов микрофон... Тони? Брюс? Прием! Тут Локи! Слышите меня? Не работает... Ник, нам надо остановить Локи немедленно, это все его рук дело! Все эти странные нападения последних месяцев — только шаги, он снова что-то задумал!
«Ах, вот оно что...» — понял Один и побежал за Локи следом, а уж человек — за ним.
— Ник! — звал его человек, он, как слепой рукой, иногда выхватывал части домов и столбы. — Ник!
Один услышал голоса: первый, нежный, Локи, а второй будто и не человеческий вовсе — скулеж псины.
— Они не могут! Нет-нет-нет! Я защищу вас, леди Локи! Даже ценой собственной жизни!
Они стояли вдвоем: старик, одетый в лохмотья и воняющий так, что Один поморщился от мерзкого запаха гнилого тела, и Локи, она обнимала его за плечи и гладила по голове.
— Они тут, мой храбрый воин, — и как же нежен был голос. Так вот как сладко мог петь его сын? Так он направлял мысли асов и те убивали и гибли по прихоти Локи? Устоять перед соблазном так тяжело. Так трудно отказаться от мысли, что мечта, ставшая явью, — обман.
Она встала позади старика и, взяв обеими руками руку человека и вытянув ее вперед, указала на Одина и сказала:
— Вот один.
«Не двигайся, отец», — туман шептал ему голосом Локи, он был создан ею. Только Фригг известно, что слышали и видели другие герои Ника Фьюри и что ждало их в этом тумане.
— Ник!
Локи учила старика ходить: шаг за шагом. И как искренне она радовалась, как безмерно было ее счастье, когда человек прицелился прямо в грудь Ника Фьюри.
— Молодец!
«Не двигайся».
— Я тут, капитан! — крикнул он, и улыбка Локи стала еще шире.
Старик нажал на курок пистолета, и Ник Фьюри упал. Кровь текла из смертного тела, но за болью Один наблюдал со стороны.
— Ник... О Боже...
— А вот и второй, мой герой.
Ник Фьюри выплевывал кровь, которая наполняла легкие, все лицо было умыто ею и не видно было его широкой улыбки.
И он видел, еще слабо, но скоро...
— Прямо... перед... тобой...
— Да, моя богиня!
Ааа... вот оно.
Как тонкий светящийся ручей во тьме.
На заре миров Один, молодой, жадный и пышущий яростью, шел вдоль ручья. Что было за сражение, что была за боль, но какой пир был после! Миры были молоды, и сколько силы таилось в них, и все битвы были битвами Одина, и вся слава доставалась ему одному, и все жертвоприношения — его.
Сначала прогремел один выстрел, а потом, чаще и увереннее, еще четыре.
Не было ничего слаще жизни отданной добровольно, предыдущие жертвы были все равно что крошки в сравнении с этой — горячий ломоть для голодающего.
Кровь смертного смешалась с кровью Ника Фьюри, но капитан не умирал с тремя пулями в груди из пущенных стариком пяти.
"Сколько в нем силы", — Один тянул из человека еще и еще, его отваги, его веры, его доброты и самоотверженности, и все не мог насытится
— О! — смеялась Локи. — Мстишь? Отдаешь свою жизнь?
Кровь на губах Ника Фьюри запенилась. Один смеялся вместе с Локи.
— Как трогательно. И за кого, мой дорогой капитан Америка? — усмехнулась она, и раненый герой прокричал, захлебываясь кровью, в последний раз замахиваясь щитом:
— За Ника Фьюри!
Мстители
Хугин и Мунин смотрели на него с ветки покореженного дерева, моргали темными глазами, вертели шеями, но к нему не взывали.
Люди кричали.
— Стив! Твою мать, Стив! Только попробуй умереть!
— Тони. Он уже мертв.
— Эй! Беннера сюда! Фьюри жив!
— Спасайте Фьюри!
— Возьми себя в руки, Старк.
— Черта с два я возьму себя в руки! Я возьму в руки виски! Или огромную пушку! Я убью этих ублюдков!
— Доктора для Ника Фьюри!
— Одноглазый жив?..
— Да.
— Ник? Слышите меня? Это агент Коулсон. Постарайтесь быть в сознании как можно дольше.
— Старк! Куда ты?..
— Тони!
— Слушай сюда, Фьюри. Я этого так не оставлю, так и знай. Если ты сдохнешь сейчас, бросишь нас и свой Щ.И.Т., то я и от своего имени объявлю войну этим!..
Один притянул кричащего на него смертного, заставил его склониться ниже и увидел лицо Железного Человека.
Хугин и Мунин загалдели, закаркали, два стервятника — довольные, что будет и им пища, историй на многие и многие века.
— Будет тебе война... Мальчишка.
Залог любви
Локи упала на колени, откашливая пыль звезд; она мчалась сквозь облака умерших созвездий, кратчайшим путем, что вел в Асгард из Мидгарда.
Когда она вытерла слезы и холодный пот с лица, ее руки были светло-синими. В отчаянии она стала дышать на свои ладони, чтобы согреть, ощутить дыхание, но в ней не осталось тепла, и поэтому кожа становилась все темнее.
Она щелкала пальцами, но не смогла высечь ни искры. Огонь не слушался ее.
Глотая слезы и выталкивая из своей груди холод, Локи коснулась лбом пола и положила ладони рядом.
— Я Локи, сын Одина, — прошептала она. — Локи. Асгарда. Асгарда. Асгарда...
Асгард не освещало теплое светило, асы не видели рассветов и закатов, которыми могли любоваться люди. Смертным достался лучший из миров, им — парящее среди холодных, умирающих звезд и искрящихся туманностей плато с золотым замком.
— Отец... Почему ты не признал меня еще?..
Локи хотела коснуться рукой золотого сияния, окутавшего тело Одина, но это по-прежнему были руки выродка Лаувеи, и она спрятала их.
— Пусть я не могу по праву зваться вашим сыном, но позвольте мне это хоть сегодня.
Сидя у кровати Одина, Локи смотрела на него, смотрела как сила, добытая ею, приливает к нему, как питает тело и душу его.
— Знайте, что ни Тор, ни добрый Бальдур больше не будут прощать меня, — прошептала Локи, испытывая отвращение к голосу, который невозможно было поменять, стыд за свою слабость и нежность, которая мягко одерживала верх над другими чувствами. — Сколько веков Локи совершал ради своего отца и Асгарда деяния, о которых, знал, не будут петь песни, не будут прославляться асами битвы его и победы. Но сегодня я переступила черту, отец. Братья и мать не подарят мне прощение за эту отнятую жизнь. Все, что у меня осталось, — ваша клятва. Дайте же мне знак, что сдержите ее, и я сделаю все как надо.
Локи заговорила быстро, откинула назад меховую накидку, но затем снова запахнула ее, словно гусеница, готовясь превратится в бабочку:
— Я чувствую, что любовь к вам, отец, раскаляет меня. Я как сталь послушно гнусь в пекле, а вы наносите удар за ударом, чтобы... — она прерывисто вздохнула, снова подняв глаза на лежащего на кровати Одина и на коленях подползла ближе, кончиками пальцев касаясь одеяла края ложа отца. — Вам только нужен бог Хитрости, бог Обмана, бог всего того, чем побоялись запятнать честь Асгарда другие твои дети? Но мое сердце желает только одного: чтобы вам нужен был Локи, потому то каждый раз я и верю вашей лжи, верю тому, что взамен моей любви и преданности могу быть любим вами!..
Она зашипела от боли, случайно прикоснувшись к свету, которым был укрыт Один.
По синим пальцам текла красная кровь.
— Неужели за это Локи не заслужила вашей любви?! — разъярившись, закричала она, стала бить руками по сиянию, наслаждаясь тем, что с каждым ударом ей становится все больнее. — Признания?! Прощения?! Вы вновь и вновь показываете мне кем является Локи?! Монстром?! Тем, кто не гнушается любого, самого грязного и порочного дела?! Тем, кто даже не может вновь стать мужчиной?.. Докажите мне, если сможете, что я неправа! Докажите мне, что я была только вашей, отец! Не Мефисто!
И когда Локи с мстительным наслаждением стала мечтать о том, что сейчас защита Одина уничтожит ее: разорвет в клочья это отвратительное тело и его не желающую умирать душу, — силы, которые ранили ее, стали словно прохладная вода.
И Локи упала поверх Одина, и уткнулась в его грудь, и прошептала сдавленно:
— Я только хочу, чтобы ты любил меня, отец.
Жалость дьявола
Два ворона составили ему компанию, когда Локи и ее новый смертный слуга исчезли, оставив павшего воина умирать, а Мефисто наблюдать.
— Какие все-таки забавные эти смертные, — усмехнулся он.
В его кубке прибыло крови, и он с наслаждением отпил из него, глядя на бегающих, кричащих, отчаявшихся людей.
— Интересно, куда пошла Локи? — спросил Мефисто, не ожидая получить ответ. — Ради чего она упустила такой пир? Тут столько хаоса...
— Все тропы Локи пролегали через холод, но вели только к одному! — каркнул один.
— В Асгарде отпрыск Лаувеи! Плетет козни у ложа Всеотца! — добавил второй.
— Или молит от сердца.
— У Локи нет сердца!
А затем оба ворона, склонив черные лоснящиеся головы набок, уставились на него.
Мефисто, улыбнувшись, положил ладонь, в которой были кусочки мяса, на перила балкона. Вороны были осторожны, но их природа брала верх над разумом, который вложили ведьмы в не приспособленные для этого головы. Как только Хугин и Мунин сели на ладонь Мефисто, мясо испарилось, и он схватил их за лапки. Вороны завопили, забили крыльями, но улететь никуда не смогли.
Отсмеявшись, Мефисто прикрикнул:
— А ну тихо! Слушайте меня, доносчики Одина: при следующей встрече я оторву ваши головы, пожру их и выпью всю кровь до последней капли. Я узнаю все, что было и что есть, и когда ваши души будут моими, посажу в самую крошечную клетку, и договоры буду подписывать вашими перьями. Будьте осторожны, сплетники, выбирайте слова прежде, чем они слетят с ваших грязных языков. А теперь летите отсюда, если можете!
Снова обратив свое внимание на смертных, Мефисто размешал ногтем в кубке кровь, но не успел сделать глоток, рассмеялся, заметив, что из одного смертного жизнь вытекала, а второму, хоть и истекающему кровью, прибывала сила.
— Клянусь! — с восхищением проговорил Мефисто, подавшись вперед и слизнув с пальца кровь. — Локи все-таки желает быть наказанной.
Людьми овладела жажда мести и жажда кровопролитной войны, а Мефисто - жалость к тому, чья смерть остановит их безумие.
Ложка дегтя
Один испытывал неуемный голод: кровавые жертвы были так сладки, так живительны. Чем дольше шла война — тем сильнее становились могучие воины, и когда они падали, поверженными, Один ощущал себя юным богом, только что одержавшим победу над тем, кто казался недосягаемо-сильным и могущественным. Смерть была слаба пред ним, она становилась все меньше и незначительнее, тогда как его силы не переставая росли.
Локи заманивала все новых монстров и новоиспеченных героев. Она веселилась, плясала над развалинами домов, над поверженными монстрами и павшими героями, но чем дольше шла война, тем чаще он думал о том, что острый ум для бессмертного — оружие, калечащее и того, кто этим мечом управляет.
Все-таки Локи никому не могла принадлежать: беспокойный дух не позволял ей ни служить верно, ни любить без оглядки, и Один ждал, когда же над ней возобладает природа.
Однажды ночью, когда леди Локи делила с ним последнюю дольку яблока, он увидел не сына и не дочь, а кровожадного монстра, сидящего подле. Она вскармливала его, точно свинью на убой.
Монстр смотрел на безбрежное небо, усеянное звездами, выискивая следующую жертву, в которую запустит свои окровавленные лапы. Был ли это Асгард?
— На что ты сморишь, Локи?
— На небесные тела. На одном из них я была рождена, а на другом меня, как вещь, разобрали и попытались собрать по образу и подобию асов.
Один пальцем указал на тусклую точку в небе.
— Когда-то Ётунхем был великим царством. И как хороша была та давняя война. На одной стороне был я, на другой — Лаувея.
— Монстр, — ощетинилась она. — Локи убил его!
— Он был твоим отцом.
— Слишком много отцов, возникнет сомнение: а есть ли хоть один?
Что ждала от него Локи? Он устал от этого спора.
— О, — она вдруг попятилась от него. — Думаю, я получила свой ответ.
— Ты не задала вопрос, Локи.
— Потому что знаю, что правда становится ложью, если спрашивать напрямик. Не беспокойся, — усмехнулась она, уходя в темноту, — ты все равно ответил мне.
— Не останешься со мной до утра?
— От ночи осталось не так уж много, и мне предстоит сделать еще кое-что, чтобы завтра преподнести тебе жертвой саму ярость. До встречи, Всеотец.
Дьявол и бог заходят в бар
Бармена, наливающего в бокал мартини, Мафисто захотел забрать с собой.
— А ты хорош в своем деле.
— Благодарю, — бармен склонил голову, но не излишне почтительно, с достоинством. Этого он видел все меньше в людях. Когда игра закончится и все игрушки сломаются, он будет держать этого парня рядом со своим кубком.
— Не хочешь работать на меня?
— У вас есть бар, сэр?
— Лучший из лучший. Нет никого в мире, кто ценил бы спиртное больше меня.
Бармен вежливо улыбнулся и хотел спросить о названии бара, но леди Локи, так внезапно вошедшая в полутемное помещение, мурлыкнула:
— Соглашайтесь. Там вы сможете наливать то, что никогда еще никому не наливали. И тем, кто сможет по достоинству оценить ваше мастерство.
Молодой человек был очень хорош, но не без слабости, хотя в присутствии леди Локи мало кто мог быть хладнокровным.
Она легко скользнула на высокий стул рядом с Мефисто и, немного подавшись вперед и вздохнув, добавила:
— Тогда у меня будет возможность общаться не только с ним. Вечность быть прикованной к другому существу — это так утомительно.
Мефисто не было нужды заглядывать в мысли человека, чтобы понять, что тот уже просчитывает варианты того, как он может очаровать таинственную незнакомку, а потом затащить ее в постель. Она делала это специально, заманивала паренька в ловушку.
— Прошу вас, соглашайтесь, — очень тихо сказала Локи, улыбалась.
— Ммм... — молодой человек расплылся в улыбке, с трудом оторвав взгляд от глаз женщины, и посмотрел на Мефисто. — Да. Хорошо. Я согласен, сэр. Мне нужно отправить вам резюме?
— Нет. Ты, можно сказать, только что прошел собеседование.
— И я принят?
Мефисто широко улыбнулся, как и Локи, оперевшись грудью о барную стойку, и положил свою ладонь рядом со бокалом мартини.
— О да, мой мальчик!
Он немного пошевелил пальцами и бармен смело положил свою руку в его.
Иллюзия спала с Мефисто, когда он сомкнул когтистую руку на руке мужчины и притянул его к себе. Кровь брызнула в бокал мартини, но бармен не вскрикнул, только широко раскрыл глаза, и второй, свободной рукой схватился за край барной стойки.
— Ты принят.
Мефисто провел острым ногтем по горлу смертного.
Локи убрала руки со стойки, но со стула не встала и не перестала улыбаться.
— Не мучай его тело, Мефисто, — попросила она, наблюдая за тем как ярко-синие глаза человека становятся тусклыми, серыми от смерти. — На него приятно смотреть. К тому же для разнообразия и устрашения не помешает иметь хоть одного не уродливого раба.
— Если ты так просишь...
Выпив залпом порозовевший мартини, он налил себе неостывшей крови.
— Выпьешь со мной, миледи?
— Как ты галантен. Да, пожалуйста.
Наполнив бокал леди Локи, он отпустил голову мертвого бармена и тот упал на стойку, как на грудь матери.
— Ты искала меня, Локи?
— И да, и нет, — она пригубила еще немного из бокала, на этот раз избегая его взгляда. — Я хотела найти твердости и уверенности, быть может...
— Ты хотела найти мужчину.
Мефисто наклонился к ней, она — от него, приподняв край длинного платья, чтобы тот не испачкался в крови.
— Ты искала меня.
— От ночи осталось немало, Мефисто.
И леди Локи позволила ему увидеть свою дрожащую улыбку.
Трещина
— О, — Локи, удивившись чему-то, выскользнула из объятий Мефисто и накинула белоснежные меха. — Ты слышишь, Мефисто?
— Что я должен слышать? Вой северного ветра?
— Нет, это норны. Три бледные стервы... шепчут... слышишь их, Мефисто?
— Это вьюга, леди. Иди обратно.
Но леди Локи не слушала его или не слышала, и тогда он поднялся вслед за ней; муки не были страшны ему, но дьявол не знал такой изощренной пытки, как в этом полуразрушенном замке: холодный камень древней крепости жалил стопы и раздражал.
Подойдя, Мефисто положил руку на плечо Локи, но почти сразу убрал ее: тело, которое было так отзывчиво его прикосновениям этой ночью, сейчас было словно изо льда, такой холод обжигал его сильнее пламени, которое было подвластно леди.
Недоверие поселилось в его мыслях, когда он смотрел на лицо Локи, полностью отдавшейся бушующей стихии, — не он занимал ее мысли, не царь Асгарда, это было другое, не известное Мефисто лицо леди Локи, лицо древнего беспокойного духа, которого гнало, как сухой лист, туда, куда дует ветер.
— Ты знаешь, прошлой ночью я придумала одну шутку, Мефисто, — сказала ему Локи, но вопреки заявлению, на лице ее не было ни веселости, ни даже мрачной ухмылки. Она высунулась в окно, подставляя лицо и грудь свою мелким, колючим снежинкам. Ждала, что северный ветер принесет ей кого-то?
— И что за шутку ты выдумала, леди? И для кого?
Острая улыбка надломила Локи, и Мефисто показалось то, что всегда было скрыто ложью, как скелет земли под толщей льда: плотно сплетенные между собой боль и ненависть, которые не успокоит ни месть, ни все миры под пятой, ни страсть властелина ада.
— Мне надоело, Мефисто. Я хочу закончить эту войну, — сказала ему Локи, шагнула в окно, и буря подхватила ее и унесла неизвестно куда.
У истока
Когда силы предков нежно, как дитя, опустили леди Локи и затихли, прирученным диким зверем у ее ног, она собрала холод в шкатулку древних зим и обратилась к норнам без приветствия и поклона:
— Вы призвали меня прямо из объятий мужчины, три девственницы. Говорите, зачем я вам понадобилась.
— Ты хочешь положить конец войне, Локи? — спросила ее старуха; глаза Урд были злыми и усталыми; она была равнодушна к тому, как с ней говорили и кто говорил, всегда грозная и недовольная. — Нельзя.
Леди Локи огляделась. Листья и сухие ветки хрустели под ее ногами. Она презирала трех древних существ. В отличие от всего, они не менялись никогда, их единственной заботой был источник и судьбы других.
— Мне наскучила эта игра, — ответила она и взмахнула рукой, отгоняя от себя прочь чары, которые Урд хотела наложить на нее. — И я не желаю находится более рядом с Всеотцом! Как долго вы прикажете терпеть мне это издевательство? Дразнить меня мечтами о доме, о прощении, о почете и о любви, хотя я знаю, что Локи бездомная и ненавистная! И единственный, кем Локи желанна, — горько расхохоталась она, — это властелин ада!
— И ты не жаждешь величия? — Вернанди взглянула на леди Локи, опуская кувшин в источник. — Поклонения? Тебе всегда нравился страх, Локи. Ты получишь одно из трех за спасение миров.
— Локи нельзя купить! И все, что я когда-либо получала за свою работу — презрение! И осуждение! Я знаю теперь, что все, что бы вы не посулили, имеет обратную сторону.
— Как и у всего, Локи.
— Ну и что вы напророчите мне на этот раз? Кого Локи должна убить, чтобы потешить трех норн?
— Для нас это не веселье. Мы только присматриваем и ухаживаем за Иггдрасилем, не более. Мы тоже исполняем, то, что требуется. Как и ты должен был исполнять.
Локи пренебрежительно вздохнула, а потом ответила:
— Источник не иссяк. Великое древо не погибнет. А Локи не пляшет больше под чужую дудку.
И она отвернулась, чтобы уйти.
— Нет! Локи самому нравится смотреть как другие пляшут под его.
Звонкий голос заставил ее остановится и повернуться к норнам.
— Иггдрасиль умрет, Локи, ведь в нем не хватает еще одного компонента.
— И какого же, Скульд?
— Того, что добывается хитростью и острым словом, — младшая из трех сестер игриво улыбалась Локи. — На это только ты способен, сын двух царей.
Скульд нравилась ему меньше двух остальных, потому что Локи видела насквозь, что за красотой младшей сестры Урд, таилось то, что напугало так Локи во время падения.
— Снова говорю вам нет, — сказала леди Локи, проводя сухим языком по губам. Она иссыхала, руки становились синими, и как же тяжело было дышать.
А Скульд улыбалась.
— Не зовите меня больше, — смогла выговорить она и, опираясь рукой о низко висящую ветку, стала медленно идти от жестоких волшебниц.
Если бы в Локи осталась хоть капля влаги, то она бы плакала, униженно согбенная, как старуха, она пыталась бы сбежать от судьбы, которую выбрали для нее норны. Скульд отобрала это у нее и достоинство, как когда-то, с улыбкой указав ему путь на звезду, вокруг которой вращалась планета Таноса, лишила Локи всего, оставив только горькие воспоминания об отце, отрекающемся от него.
— Продав душу Мефисто, ты не спасешься! — крикнула ей вслед девушка. — Но ты можешь, если сделаешь то, что нужно.
Ветка сломалась, и леди Локи, с застрявшим в горле костью криком упала, подняв в воздух ворох сухих листьев.
Локи всегда находила красоту в ужасном. Пока ее медленно лишали жизненной силы, чтобы наполнить источник, она так четко видела ветви Иггдрасиля. Они были такими мощными, уходили высоко в темноту и в таинственные туманности, переплетались друг с другом. Рататоск скакал, роняя кору, обгоняя падающие звезды; пугающе листья шелестели и в темно-зеленой ряби показывались огромные оленьи рога и зубы, перепачканные в смоле и гнили.
А там, на вершине Великого Древа, стоял чертог Одина. Золотой Асгард.
"Ах, отец, если бы ты только знал".
— Локи.
Она тяжело повернула голову набок. Скульд протягивала ей кувшин с водой.
— Выпей воды на дорожку.
Колыбельная
Темной ночью пробралась леди Локи в Асгард. Шла она, спотыкаясь о ступени и о трещины; тяжело кашляя, она собирала листья Иггдрасиля с одежды и волос своих, бросала в пропасть, в море, точащее скалы, на которых покоился Асгард.
Асы не видели ее — боги пили, спали друг с другом или точили мечи, предаваясь воспоминаниям о былых битвах. Они были далеко от Мидгарда, от их царя и сына-монстра. Не ведали асы, с кем заключил союз Один и что велась кровопролитная война, тогда как они скучали в золотом замке, который мог рухнуть.
"Проклятый Асгард, — злость так перемешалась с обидой и тоской по дому, что леди Локи не могла ни смеяться, ни плакать. — Неблагодарные асы".
Леди Локи шла тайным проходом к покоям царя Одина, проклиная трех норн, выбравших младенца монстра Лаувеи, чтобы тот был Асгардским богом Обмана; мысли, словно рой мух над трупом, копошились и реяли над ней, пожирали ее и порождали множество идей, от которых резало в груди точно острым клинком.
Сколько обещаний Локи слышала и верила. Один, норны, Тор и Бальдур. Но только Мефисто, дьяволу и лжецу, как и она, могла верить Локи, которого не желала так сильно.
"Норны и это отняли у меня, — думала она, глядя на спокойное лицо Одина. — Не заслуживает он ни любви, ни уважения. Только страх и ненависть".
Леди Локи легко преодолела щит, оберегающий отца, и стала шептала на ухо:
— Слушай меня, человек. Твой мир терзают, выпивают все соки. Воины умирают один за другим. Сейчас только я одна в силах помочь тебе и твоему миру, Ник Фьюри. Готовься, копи силы, скоро ты будешь свободен. И когда ты снова будешь самим собой, ты увидишь поле боя и своих героев, я хочу, чтобы ты отозвал их как можно дальше от меня. Предотврати смерти, уведи их, или будет слишком поздно.
Она хотела уйти, но потом снова склонилась над спящим, прошептав тише прежнего:
— За предупреждение и вызволение из плена, я прошу, чтобы ты никому не говорил, что твое место занимал верховный бог асов Один.
В конце концов, что такое ложь*
Утро наступило с огромным кровавым солнцем, медленно поднимающимся в небо из-за стальных мидгардских небоскребов. Одину придало сил предчувствие беды, которое со времени ухода Локи стало еще сильнее.
Рассветную бледно-оранжевую дымку разорвали две пары темных крыльев. Хугин и Мунин влетели в широкое окно бесшумно и уселись на высокой лампе на этот раз не перекаркивая друг-друга.
— Вы отыскали Локи, — Один не спрашивает, потому что Думающий и Помнящий молчат так многословно только в самые опасные времена.
— И что же?.. — тут же интересуется он у воронов, взвешивая в руке мидгардское оружие.
— Присматривай за спиной, Один.
— Что вы видели?
— Два лжеца плетут общую сеть.
"Значит, Мефисто", — догадался Один.
И в предыдущие жизни Локи сводило с властелином ада; они только кружили вместе, пытаясь сойтись, но им всегда что-то мешало. "Общая слабость, наверное, отталкивает их друг от друга".
— Эта сеть для меня?
Вороны переглядываются. Что заставляет медлить их?
— Ради тебя.
— Да, все для тебя, Всеотец.
Звезда Мидгарда большая и яркая, но сегодня она не согревает и не рассеивает тени, которые так любит леди Локи.
Это хороший день для конца войны, думает Один.
"И в песнь о сражении, в котором нет места предательству, не поверят".
Цуцванг*
— Какого хрена? — выругался Железный Человек. Мидгардский наушник усилил хрипы, сделав голос Старка грубее. — Это Локи?.. Он выжил? То есть она. Он снова женщина?
После свиста Один услышал невнятные ругательства остальных Мстителей.
— Ребята, не считайте Тони предателем, но я скучал по этим...
— Заткнись, Старк.
Женщину-убийцу человек послушался.
— Да, мэм!
Локи появилась внезапно для смертных, но Один ждал ее появления с начала сражения. С того момента как он увидел преображенного колдовством старика, куклу Локи, которой она управляла, убивая земных героев. Старик перестал быть человеком: он оброс густой, темно-коричневой шерстью, ноги стали козьими, а голос гнусавым, как у того пана, который ублажал Локи у костра в Железном лесу.
Локи появилась в тот момент, когда доктор перестал сдерживать ярость и понесся, расшвыривая сверхлюдей, механических существ и сумасшедших ученых в стороны, чтобы добраться до насмешника, забивающего копытцами насмерть воина Щ.И.Т.а.
Как же преобразилась уродливая морда пана, когда Локи встала между ним и зеленым монстров. Улыбка уродливая. Он протянул к ней руки, как ребенок после долгой разлуки с матерью.
Локи подошла к старику, боготворящему ее, так стремительно, и даже Один не мог представить, не мог допустить мысли, что она убьет его, ударив в живот кинжалом раз, другой, третий.
Битва застыла.
— Моя богиня...
Пан упал ей в ноги со счастливой улыбкой.
Зеленый монстр остановился.
— Какого черта?.. — услышал он голос Железного Человека.
С руками в крови своего создания, она убила застывших в ужасе или околдованных ею противников воинов Мидгарда, но не тронула ни одного защитника.
А уж потом леди Локи повернулась к ним: белый мех, красный от крови, бледное лицо в алых брызгах. Она уронила кинжал на землю и, оглядев всех на месте сражения, остановилась на нем. Грудь ее тяжело вздымалась и, кажется, он разглядел тень сомнения, пробежавшую по ее лицу.
— Ник Фьюри, — громко сказала она, расправив плечи и высоко подняв голову, — хочу поговорить с тобой.
— Фьюри. Не будь идиотом, — рявкнул Железный Человек. — Не подходи к ней!
— Всем отойти на пятьдесят шагов назад, — приказал он.
— Фьюри!
— Выполнять, — повторил он, срывая с себя приспособления, изготовленные Старком.
К доктору возвращался рассудок — он не тронул Одина, проходящего мимо.
И вот он подходит к Локи, она хватается за него липкими руками, а потом осторожно целует сначала в одну щеку, потом в другую, и, щека к щеке, шепчет ему на ухо:
— Вот и все, отец.
Солнце высоко, но все бледное, все в дымке, словно это просто сон или наваждение.
— Зверь должен был умереть.
— Зверь будет жить, — и мягко, и твердо возражает Локи, и это злит Одина сильнее известия о предательстве, о заговоре против него.
— Ты все-таки хочешь, чтобы древо пало, Локи? Дашь погибнуть всему ради мести?
— Отец... — начинает Локи, но что-то клокочет в его горле, Один чувствует это: будто птица бьется, вырывается на волю.
Ее руки взлетают к его щекам, брови надламываются, но все это только хитрость.
— Я только расчищала дорогу к вашему сердцу, отец, — прошептала она.
Позади нее, перебегая из тени в тень, приближались двое, убийцы и любовники друг для друга. Один промолчал.
— Ты никогда меня не любил, отец? — спросила она.
— Когда-то любил.
Он не врал сыну и на Радужном мосту, и тут не будет.
— Но больше я не могу разрешить себе любить тебя, Локи.
Она тысячу раз кричала ему об этом, но Один впервые подтвердил ее слова. Только он не понял, почему она прошептала: "Хорошо, отец. Это придаст мне сил", — а потом, отшвырнув подкравшихся к ней со спины людей, достала небольшое зеркало.
— Локи! — крикнул он, отступая назад.
А потом золотой вихрь вырвал Одина из Ника Фьюри и тропами воспоминаний и снов вернул в законное тело, спящее глубоким сном в Асгарде, обреченном на гибель.
@темы: angst, Мидгард, Фанфик, гет, Ник Фьюри, леди Локи, Командный конкурс 25 КАДР, Асгард, Один, PG, Мстители, комиксы
-
-
25.01.2013 в 21:51-
-
29.01.2013 в 22:22